Хищные птицы - страница 9

Тата Матьяс ответил не сразу. Он отошел в угол комнаты, где стоял старый добротный сундук, медленно открыл его и достал обыкновенную плетеную коробку. Мандо заглянул внутрь и увидел там три или четыре книги, несколько брошюр и пожелтевшие от времени рукописи. Там же лежали мачете и складной нож.

Тата Матьяс взял одну книжку, закрыл коробку и спрятал ее обратно в сундук.

— «Флибустьеры», — прочитал юноша название книги.

— Да, — подтвердил старик. И, внимательно поглядев на молодого человека, заключил: — Здесь, в этой книге, как раз и написано о том, что бы я сделал, если бы был молодым. Сколько тебе сейчас, Мандо?

— Двадцать четыре, отец.

— Ты полон сил и здоровья, — проговорил старик таким тоном, каким объявляют о редчайших открытиях. — В этой книге светлая мечта людей, живущих ро тьме, Я был еще моложе тебя, когда встал на сторону революции.

Мандо молчал.

— Ты читал эту книгу? — спросил старик.

— Да, читал. И «Не прикасайся ко мне» тоже читал, — не задумываясь, ответил Мандо.

Глаза Мандо сверкнули гордостью. Старик одобрительно закивал головою.

— И что же ты вычитал в этих книгах?

Мандо некоторое время молчал, обдумывая ответ. Он действительно не раз перечитывал замечательные романы Хосе Рисаля, знал их почти наизусть и, несмотря на это, не сразу сумел найти нужный ответ. Вопрос старика застал его врасплох. Он волновался, как студент перед грозным экзаменатором, но старался не обнаружить своей растерянности.

— Я читал… — медленно, с расстановкой заговорил Мандо, видя, что старик пристально следит за ним, — читал о недугах нашей страны, о прогнившем режиме во времена Рисаля… о бездарных правителях, о невежестве и бесправии простого народа.

— Верно! Вижу, что ты читал. А помнишь ли ты Симоуна?

— А, новый Макиавелли. Хуан Крисостомо Ибарра из романа «Не прикасайся ко мне» во «Флибустьерах» превратился в Симоуна.

— А что ты помнишь о Симоуне?

— Из дальних странствий он возвратился богатым ювелиром. Привез с собой сундучок, полный драгоценных камней и украшений…

Старик прервал Мандо, раскрыл книгу и отыскал то место, где говорилось о Симоуне.

— Вот, читай. — Он протянул книгу молодому человеку, и тот принялся читать вслух.

— «Симоун начал свою горестную повесть. Он рассказал, как тринадцать лет назад вернулся из Европы, полный надежд и радужных грез, мечтая жениться на любимой девушке, как хотел делать людям добро и готов был простить всех, кто причинил зло ему и его семье. Но надежды не сбылись. Чья-то таинственная рука ввергла его в пучину мятежа, затеянного врагами; он лишился всего — имени, богатства, любви, будущего, свободы — и избежал смерти лишь благодаря преданности друга, отдавшего за него жизнь. Тогда он поклялся отомстить. Взяв спрятанные в лесу фамильные драгоценности, он бежал за границу и занялся коммерцией. Во время войны на Кубе он помогал то одной стороне, то другой, и богатства его быстро умножились. Там ему довелось встретиться с генералом, бывшим тогда еще в чине майора, и он приобрел над ним власть, ссужая его деньгами; к тому же Симоун знал о многих преступлениях, совершенных генералом. Пустив в ход деньги, Симоун раздобыл генералу назначение на Филиппины, куда они приехали вместе. Здесь генерал стал послушным орудием его воли: разжигая неутолимую алчность этого негодяя, Симоун толкал его на самые чудовищные поступки».

Мандо перевернул страницу и продолжал читать:

— «И вот я вернулся в родные места, исполненный решимости разрушить этот строй, столкнуть его в пропасть, к которой он сам безрассудно стремится. Пусть же прольются потоки слез и крови!..

…Пороки здешних правителей помогли мне стать необходимым для них человеком. Я приехал сюда и под видом коммерсанта исколесил всю страну. Золото открывало предо мной все двери, и повсюду я видел одно: алчность в самых гнусных обличьях — то скрывающаяся под маской лицемерия, то откровенно жестокая — питается соками мертвого организма моей родины, Как стервятник — падалью. И тогда я сказал себе: почему бы во внутренностях этого трупа не образоваться яду, трупному яду, который погубит мерзкого стервятника? Стервятник насыщался мертвой плотью, и не в моей власти было вдохнуть в нее жизнь, чтобы она восстала против своего мучителя, а разложение шло слишком медленно. Тогда я стал разжигать алчность, потворствовать ей, умножать несправедливость, злоупотребления; я поощрял преступления, насилия, чтобы народ свыкся с мы, елью о смерти; я грозил ему новыми бедами, чтобы, ища спасения, он был готов на все; я опутал тенетами алчности торговлю, растравлял честолюбие, чтобы казна таяла быстрее, чтобы нищий, изголодавшийся народ почерпнул отвагу в самом отчаянии. И когда оказалось, что всего этого мало, чтобы поднять народ на восстание, я нанес ему самый страшный удар, сделал так, что стервятник еще и надругался над трупом, благодаря которому существовал