Хлеб - страница 20

Николай Николаевич Иванов стал известен внезапно — седьмого марта 1964 года. На совещании в Москве Н. С. Хрущев зачитал письмо свинаря колхоза «Родина», где секретаря парткома Белозерского производственного управления упрекали в головотяпстве, администрировании: он будто принуждал косить на силос загрубевшую рожь.

Доклад на совещании еще не был напечатан, когда Иванова вызвали в обком и сказали, что работу придется сменить. Николай Николаевич вины за собой не чувствовал: в колхозе «Родина» скошено на силос только девять гектаров ржи, получен хороший силос. Посев озимых на кормовые цели обком поддерживал; при уборке на силос с гектара получишь больше кормовых единиц, а продажа зерна при вологодской его себестоимости приносила одни убытки. Вины не чувствовал, но по тону понял: спорить нечего. Согласился работать председателем райисполкома в соседнем районе. Вылетел в новый район, познакомился с людьми, готовился принимать дела. Но тут поступили газеты с текстом доклада.

«Иванов Николай Николаевич — секретарь парткома Белозерского производственного управления, — прочитал он о себе, — родился в 1920 году, член КПСС с 1942 года, образование — 7 классов и областная партшкола.

Вот его послужной список: счетовод колхоза, секретарь сельсовета, председатель сельсовета, инструктор райисполкома, бухгалтер отдела соцобеспечения, инструктор сельхозотдела райкома партии, секретарь райкома, а затем парткома производственного управления. Кто же выдвигал такого человека на ответственный пост секретаря парткома производственного управления? Человек не подготовлен, сельского хозяйства не знает. Таких людей нельзя выдвигать на руководящую работу. Нельзя!»

Иванов прочитал, посмотрел карикатуру на себя — и отказался покинуть Белозерск. Потому что за пределами его не многие знали, что на него возведена напраслина.

Пленум парткома, на котором снимали его с работы, протекал очень бурно. Прежде всего возмутила ошибка, на которой держалось обвинение. Иванов родился и всю жизнь, если не считать армии и учебы, прожил в этом районе, уж тут-то знали, что за плечами у него вовсе не семилетка с областной школой, а десятилетка и Высшая партийная школа Ленинграда, дающая законченное высшее образование. С трибуны говорилось, что не Иванов администратор, администрируют те, что заставляют у Белого озера распахивать клевер, сеять кукурузу, а когда дело не идет, ищут виноватого.

Словом, Белозерск вовсе не хотел признавать, что корень экономических бед — только в причинах субъективных, только в том, что не найден герой-руководитель, способный прийти, увидеть, победить. Не хотел партком взваливать на кого-то вину за бесплодность перестроек, за метанья в агростратегии, ибо при таком подходе не Иванов, так Петров или Сидоров непременно должны были подпасть под удар. Дело принимало крутой оборот. Привезенный на место Иванова человек, поняв что к чему, порывался встать и уйти.

Николай Николаевич попросил слова. Сельскохозяйственного образования у него в самом деле нет, это факт, спорить тут нечего, и будет больше пользы, если секретарем будет специалист.

Отчасти это соображение, а больше — предложение потребовать партийного расследования дела позволило приступить к голосованию. Иванова освободили, секретарем был избран С. В. Маряшин — председатель одного из лучших колхозов области. Особым пунктом записали в решении требование о партийном расследовании.

Правда, едва страсти поутихли, как пленум был собран заново и пункт о расследовании вынудили отменить.

Иванов пошел работать в леспромхоз, заместителем директора. Сильно сдал, на глазах постарел.

Крупного роста, черноволосый, сдержанный, Николай Николаевич встретил меня будто приветливо, но сразу дал понять, что старое вспоминать не к чему. Он теперь лесоруб, так тому и быть. И если ему эти полгода дались нелегко, то Маряшину, пожалуй, трудней было. И нужно отдать должное: новый секретарь завоевал уважение, расположил к себе председателей колхозов, он уж тут не варяг. Район передовым не стал, беды все те же, но не Маряшина винить: он всего себя отдает работе…