Хмурый Вангур - страница 14

Молчаливый, нахохленный, как старый воробей в непогодь, Куриков неутомимо шагал впереди. Или старик очень уж хорошо знал эти места, или было у него какое-то особое чутье — он выбирал путь самый удобный и скорый, ловко минуя болотца, бурелом и завалы.

Идти было трудно, очень тяжелой оказалась поклажа. Пушкарев настоял, чтобы взяли и палатку (она была маленькая и называлась двухместной, но в ней могли поместиться четверо), и спальные мешки, и пилу, и два брезентовых полога, не говоря уж о снаряжении более необходимом. Его расчет был прост: как-нибудь дотянуть до водного пути, а там тяжесть не страшна.

Постепенно Вангур терял задор и резвость и делался все более солидной речкой.

— Дня через два поплывем? — поинтересовался Пушкарев у проводника.

Куриков помолчал, зачем-то оглядел кроны деревьев и подтвердил:

— Через два дня, однако, поплывем.

Николай шагал, пересвистываясь с бурундуками или напевая полюбившуюся ему удалую, чуть хвастливую песенку:

Оглядываясь назад, он видел сосредоточенное и довольно угрюмое лицо Юры.

— Эгей, геология! Приуныла?

— Печенка твоя приуныла! — пробормотал под нос Юра и вдруг подхватил почти свирепо:

Русло Вангура становилось шире и глубже, течение — спокойнее. Берега начали расползаться по урману болотиной. Появились заросли багульника. Лес стал мельче.

Второй день путники шлепали по болоту, среди нюра — низкорослого, чахлого сосняка. Бродни[3] легко уходили в жижу, она чавкала, пузырилась, жадно охватывала ноги. Брюхо у лайки Курикова не просыхало от воды и грязи.

Юра, шедший в хвосте цепочки, споткнулся о коряжину, упал и чертыхнулся. Николай остановился, хохотнул:

— Ты кого там цитируешь?

— Да так… из геологической литературы. — Не утерпев, Юра чертыхнулся еще. — Ну, прорва! Второй день обсохнуть не могу!

— Урман — он такой… Ничего, поплывем — обсохнешь.

«Ишь ты, утешитель!» — с неожиданной злобой подумал Юра и зашагал вперед напропалую, без разбора, без опаски. И странно: идти стало легче.

Ближе к вечеру, остановившись, чтобы раскурить трубку, Куриков сказал:

— Однако, плыть пора.

Вангур неторопливо нес свои воды меж низких заболоченных берегов. С трудом нашли место посуше — небольшой холм, поросший кедром, елью и сосной. Здесь решили остановиться, чтобы построить лодку.

С утра свалили кедр и сосну. Плотничать взялись Куриков и Пушкарев. У обоих был опыт подобной работы. Николая и Юру Борис Никифорович послал на охоту:

— Берите ружья, пса — и ждем вас с мясом.

— Вялить будем?

— Вялить… Это кто мешок бросил? — Пушкарев тронул рюкзак ногой и почувствовал что-то необычное. Присев на корточки, он принялся развязывать тесьму…

Из палатки выбрался Юра:

— Мой. Давайте уберу.

— Стоп, стоп! Что это в нем?

И тут на свет божий была извлечена та самая «штука», которую несколько дней назад обнаружил профессор.

— Гитара?! Ты же ее оставил Степану.

Бедный Юра! Он не рассчитывал, что его уловка будет разоблачена так скоро.

— Оставлял. Ну только… вот как-то так получилось…

Пушкарев решительно размотал бечевку, скинул с гитары брезентовую одежку и шагнул к костру.

— Договаривались? — напомнил он. — Ничего себе походное снаряжение!

Еще секунда — и гитара полетела бы в огонь.

— Ну Борис Никифорович! Ну разве можно? Сжечь ее мы всегда успеем. Мы ж ее не потащим. Она ж сама поплывет. Положим в лодку — и поплывет…

Так Юру убеждал Пушкарева, а сам постепенно овладевал гитарой. На помощь пришел и Николай:

— Оставьте, Борис Никифорович. Он нам такие романсы исполнит — держись!

— «Романсы»! — передразнил Пушкарев, но злости было маловато. — Заладили оба: «Никифорович», «Никифорович»! Что я вам, министр? Только в прошлом году сменил комсомольский билет на партийный… Живо отправляйтесь на охоту!

— Это — пожалуйста, — с величайшей готовностью откликнулся Юра…

Уже на изрядном расстоянии от бивака, прыгая с кочки на кочку, Юра сказал Николаю: