Холодная страсть - страница 2

и у которых за каждым ухом по трилистнику[2]!

— Кощунство! — взревел Майкл, когда она замолчала, чтобы передохнуть.

Он просто плясал на месте от гнева, его ярость так выросла, что после единственного ответного слова он просто онемел. Джорджина думала, следя за ним, что он хоть и родился, и вырос в Америке, все же остался большим ирландцем, чем сами ирландцы. Фанатичный патриот, с необузданным нравом, говорливый, временами слегка навеселе, но при всем при том сердечно нежный, обаятельный, когда он хотел таким быть, что, как она цинично думала, обычно бывало, когда ему хотелось чего-то, чего у него не было.

Она довела его, с его уже вскипевшим норовом, до предела тем, что небрежно облокотилась о стол и медленно пускала кольца табачного дыма в воздух с таким видом, будто была готова ждать до тех пор, пока он сможет управлять своими эмоциями. Майкл, оскорбленный до глубины души тем, что она сумела полностью овладеть ситуацией, с негодованием смотрел на нее, осуждая ее прическу, при которой черные волосы были откинуты со лба и собирались в блестящий валик на затылке, — по его мнению, женские локоны должны мягкими волнами обрамлять лицо и не выглядеть так, будто они слеплены. К тому же ему не нравилось ее строгое платье, без единой ленточки или оборки, придававшее ей вид недотроги, — оно превосходно подходит для создания образа бизнесмена, но оно же — смерть надеждам любого молодого человека на тайные объятия. Однако больше всего он был оскорблен тем, что по ясным серым глазам племянницы было видно, что все это ее забавляет; забавен для нее был он сам, и это его взбесило. И он агрессивно высказал свое мнение вслух:

— Сантименты? Ты просто не понимаешь значения этого слова. Ты — холодная, бесчувственная женщина, развлекающаяся в мире мужчин! Девочка, где твоя женственность? Где мягкое, человечное общение, которого мужчины ждут от женщины? Ты похожа на механическую куклу с компьютером вместо сердца: действительно, превосходная копия твоей матери!

Его голова вздернулась. Он, самодовольно уверенный в том, что его стрела достигла цели, громко продолжал:

— Да, твоей матери! Женщины, которая виновата в смерти моего брата, как если бы она сама толкнула его под автомобиль. Он был бы счастливее, взяв в жены айсберг! Ты хочешь кончить так же, как она? Стать значительной, честной, потрясающей деловой женщиной, женщиной-бизнесменом, но с пустым сердцем, не знающим любви!

Джорджиной внезапно овладело безволие, и сердитое дядино лицо постепенно исчезло перед ее глазами, превратившись в серый туман, потом так же постепенно его черты вновь стали резкими. Она наощупь нашла флакон с таблетками, лежавший на ее столе.

Дядя продолжал свою обличительную тираду, а она подождала до тех пор, пока почувствовала себя в силах медленно подойти к раковине в углу комнаты, и налила стакан воды. Майкл продолжал бушевать, ничего не замечая, и она быстро проглотила пару таблеток, жадно запивая водой. Со всей беззаботностью, на какую ее хватило, она подошла к окну и заставила свое непослушное тело вернуться в прежнее состояние. Такие приступы стали повторяться слишком часто. Врач, у которого она консультировалась в Нью-Йорке, может быть, и был прав, когда диагностировал перенапряжение и переутомление. Как она рассмеялась в ответ на его предложение дать себе шанс на выздоровление тем, чтобы подольше отдыхать. У нее никогда не было выходных. Выходные — это пустая трата времени.

Она снова начала воспринимать едкие замечания Майкла. Он повторялся на присущий ему ирландский манер, слова спотыкались друг об друга и сплетались в возбужденное лопотанье: —…холодная, бессердечная женщина… убила моего брата своим ледяным презрением… пустое сердце… не знающее любви.

В голове у Джорджины что-то щелкнуло, и она набросилась на него с яростью большей, чем его собственная.

— А слышал ли ты, дядя, истории, которые рассказывали женщины в нашей семье? Нет? Тогда позволь мне просветить тебя, только сначала тебе лучше будет усесться, чтобы тебя не хватил удар!

Сбитый с толку, он исполнил ее приказание, слишком ошеломленный неистовством в ее глазах, чтобы поступить иначе. Она оперлась одной рукой на подлокотник своего кресла и холодно продолжила: