Холодные сердца - страница 7
– Ну, Анастасия Игнатьевна, что мне с вами делать?
Доктор говорил тихо, но твердо, не сюсюкая и не заигрывая с больной. Даже строже, чем необходимо в такой ситуации. Настя подняла на него покрасневшие глаза.
– Ах… Антон Львович… Голубчик… Вы… Только… Только вы…
Осталось неизвестным, что же такое исключительное ожидают от земского врача. Асмус погладил ее, как маленькую, по головке.
– Ну, все… Будет, будет. Выплакались уже. Берегите слезы. И особенно нервы. Вам теперь силы копить надо. Мне не вас спасать, а папашей вашим уже надо заниматься. Да и матушка чуть жива. Что устроили? Не стыдно? Ай-ай-ай…
Простые были слова, но сказаны особо теплым и успокоительным тоном. Сам вид доктора – спокойного, уравновешенного, шагнувшего к сорокалетнему порогу, его мягкий уверенный голос – все это действовало лучше лекарства. Как и должно быть у настоящего врача. Собой, своей энергией лечит врач. Не микстурами же, в самом деле!
Случилось чудо. Настя перестала всхлипывать и заметно успокоилась.
– Они так жестоки со мной…
– Кто? Папаша ваш? Не смешите меня…
– Они так страшно мучают и терзают мое сердце…
– Сейчас же приведу десяток девиц, которые будут счастливы иметь мучения, подобные вашим…
– Вот и вы смеетесь надо мной, милый Антон Львович…
– И не думал. Беды моих пациентов – это мои беды. Если это действительно беда. Вам радоваться надо. Что опять приключилось?
– Папа… О, какой он жестокий и бессердечный…
Асмус не стал ее разубеждать.
– Я врач, а значит, мне можно рассказать все тайны, – сказал он. – Даже лучше, чем священнику, каяться не надо. Во мне они и умрут. Давайте-ка сядем повыше… – он приподнял больную, взбил подушки и устроил ее в сидячем положении, – вот так будет лучше. А теперь давайте поговорим. Только прежде выпейте вот это… – он держал на кончиках пальцев крохотный стаканчик с мутно-желтой жидкостью.
Настя не поняла, откуда взялась склянка, послушно выпила и даже не скривилась.
– А теперь устраивайтесь поудобнее и рассказывайте все, что у вас на сердце… – он подоткнул одеяло.
Барышня потупилась:
– Это очень страшная история…
– Ничего, постараюсь не испугаться.
– Хорошо… Они все, и папа, и мама, и Матвей, – они не понимают, что наконец это случилось, что ко мне пришла долгожданная любовь, какой никогда ни у кого не было на всем белом свете. Я так счастлива, а он… а они…
Асмус слушал и вовремя поддакивал. Настя рассказывала подробно. Сначала говорила осмысленно, но вскоре речь ее замедлилась, она стала запинаться, пока вместо слов не остались междометия. Наплаканные глазки закрылись. Доктор бережно прикрыл ее одеялом и тихонько вышел.
Он написал рецепты, оставил распоряжения и получил нескромный гонорар в новом конверте. Прежде чем поклониться Порхову и его жене, Асмус сделал незаметный знак секретарю Ингамову. Выйдя на Лиственную улицу, доктор удалился от дома на приемлемое расстояние и выбрал место среди кустарников.
Ингамов не заставил себя ждать. Подойдя твердым, армейским шагом, встал перед доктором навытяжку, весь крепкий и решительный, как револьвер на предохранителе.
– Что я могу сделать?
Вопрос был сразу и по существу. Как видно, приглашение доктора его не удивило. Асмус позволил себе прежде окинуть взглядом невысокую, ладно сбитую фигуру бывшего мичмана, отметить гладко зачесанные волосы, гладко выбритое лицо, идеально строгий костюм, хрустяще-белый воротничок вокруг толстой шеи. Секретарь вызывал чувство надежности, как отполированный щит.
– Я знаю ваше отношение к этой семье, Матвей, – наконец сказал он. – И знаю ваше рыцарское благородство…
– Благодарю, ближе к делу. Скоро я понадоблюсь господину Порхову. Он не любит ждать.
– Думаю, сейчас вы нужнее Анастасии.
Что-то смутное и еле уловимое пробилось сквозь непроницаемое спокойствие. Секретарь сдержанно кашлянул.
– Что вы имеете в виду?
– Она в таком душевном состоянии, что может наделать глупостей…
– Этого не допущу.
– Вы, разумеется, не допустите. Но Настя достаточно хитра и умна. Она может быть скрытной, несмотря на истеричность. Ее считают ребенком, неспособным на поступок. Это большая ошибка.
– Выражайтесь яснее.