Холодный оружейник. Часть 1. Собиратель - страница 27

 - Нет. Альбатрос. А ты человек?

 Он язвит, или правда не знает?

 Альбатрос. Ага. Живая легенда. Забавно.

 Лет семьдесят назад свирепствовал на Юго-Восточном побережье пират. Звали его Тиберий Нагумо. Папа у него был опальным придворным из Огня, мама - кем-то связанным с морем, но родом с другого материка. И если фамилией и характерам, по воспоминаниям историков, юный Нагумо пошел в отца, то именем и областью действия он явно был обязан матери.

 И так, свирепствовал не слишком далекий предок Рей, жены наследника нашего нынешнего владыке, себе, свирепствовал, пока его не прижали. Вода, тогда владевшая восточным побережьем, мобилизовала на борьбу с пиратами практически всех, кого могла, включая вечных анархистов Кагуя. Огонь прикрыл южное побережье и надавил на Ветер, чтобы тот закрыл свой единственный на тот исторический период порт для пиратов.

 Короче, положение было безвыходное, и молодой пиратский капитан Тиберий Нагумо, пока остальные его коллеги выплевывали из легких сюрикены или пытались не захлебнуться в Водном Драконе, а также пытались потушить подожженные корабли, бежал.

 Вернулся он то ли восемь, то ли девять лет спустя - источники немного разнятся. С точки зрения собственно Кири, он вообще не возвращался, потому как связанных с ним заданий в Туман не поступало.

 Вернулся, отобрал у соседей острова, засадил шельф красными водорослями и другими диковинами, привезенными из-за края света, и объявил себя дайме. И тихо и спокойно доживал свой век, пописывая описания Южных Морей и Самой Южной Земли.

 Среди прочего, он описал птичек, живущих в южных морях. В том числе - альбатросов.

 Гигантские чайки, живущие почти столь же долго, как и простые люди. Живут парами, редко откладывают яйца. Вот, собственно, и все, что я знал.

 - Зовут-то тебя как, альбатрос?

 - Зови меня Казе, человек.

 Стоило птичке приземлиться, как я растопил Лед и отпустил проволоку, позволяя ей упасть на землю. И спрыгнул сам.

 Что-то меня собственное поведение беспокоит. Надо-бы, как вернусь, посмотреть себя. Менталист я, конечно, аховый, Ао вообще этой дисциплине почти не учил. Но посмотреть не помешает. Уж слишком я стал эмоциональным.

 В спину ударяет поток воздуха. Сбежала птичка. Интересно, с чего бы. Ладно, пойду на самый большой источник чакры. Всего-то делов - пройти почти километр, перемахнув ледяную горку, после чего договориться с животным, обладающим резервом чакры уровня Кисаме.

 Мэй явно умеет ставить задачи.

 Только перемахнул гребень - как увидел разлом. Ага, а вот этот гигантский альбатрос в конце разлома мне и нужен. Так, соваться в узкий каньон, ведущий к птице, я не буду. Лучше пройти до конца плато и спуститься уже там. Меньше шансов нарваться на технику.

 Пока шел поверху, заметил несколько тел на дне каньона. Чакры нет, каналов не видно. Проще говоря, трупы более чем недельной давности. Впрочем, судя по самурайским доспехам на некоторых, трупы здесь лежат годами. Естественный холодильник.

 Когда подошел к обрыву, по которому мне нужно было спуститься сто пятьдесят метров вниз, понял, что я не один был такой умный.

 Альбатрос был огромный. С ума сойти, при таких размерах, у него размах крыльев должен быть метров двести. Как он вообще летает? Или у птиц есть некое Ниндзюцу Вертикального Взлета?

 Беспокоит другое. Во-первых, возле птички лежит несколько тел в одежде как минимум столетней давности. Судя по положению, не я один был таким умным, но остальные сорвались при спуске. Неприятно.

 Во-вторых, за спиной альбатроса лед снова уходит вверх, но на этот раз это не сплошная стена плато, а что-то вроде лабиринта из поставленных стоймя плит. Ох, не нравиться мне все это.

 Идти вниз по обрыву на виду у возможно агрессивного животного-шиноби? Нет уж.

 Взять под контроль Лед. Аккуратно раздвинуть его у себя под ногами. Еще раз. Спрессовать обратно оставшийся над головой. Лед довольно своеобразно реагирует на попытки ужать его в полтора раза. Не хватало еще обвала в моей лифтовой шахте.

 Все, я у поверхности. Лед передо мной раздвигается, и я выхожу перед здоровенной птичкой, которая тут же разевает клюв.