Холоп августейшего демократа - страница 9

— Прохор, что это ещё за «откорм»? Ровно о бычке каком- нибудь говоришь, а не о ребёнке, — напустилась было на него Полина Захаровна, но, увидев блаженное лицо старика, бобылём доживающего век и тянущегося к этому цветочку, как к чудному посланцу, который потянет и дальше их родовую нить, понимаю­ще вздохнула и принялась отдавать какие-то распоряжения.

Маша всё ещё стояла у окна, и её прекрасные голубые глаза никак не могли насытиться зрелищем лунного поднебесья, а па­мять без оглядки на строгие окрики воспитателей вытаскивала и щедро рассыпала, как бесценные сокровища, радостную и яркую мозаику её уже уходящего детства. Она не была дома два года. По­запрошлым летом тётка сильно заболела, и, узнав об этом, Маша сломя голову бросилась за ней на курорт в Карловы Вары. Вре­мя, проведённое вместе, их тогда очень сильно сблизило. Сколько всего было переговорено, передумано, переспорено, переплакано. Когда Полине Захаровне стало совсем плохо и врачи только сочув­ственно вздыхали, Маша сидела с ней неотлучно, и ночами, когда ей казалось, что тётка уснула или находится без сознания, она да­вала свободу своим слезам и часами ревела, умоляя Бога пожалеть «мамочку» и вернуть ей здоровье. Да, именно тогда она впервые назвала Полину мамой, вернее, это слово само как-то сорвалось с её уст. Сначала Маша испугалась его, а потом обрадовалась. Ей вдруг стало спокойно, уютно и как-то очень легко.

Тётка выздоровела. Уже после, уехав домой, она написала Маше в письме, что это она, дескать, вымолила её у Бога. А по­том была у них длительная переписка. Чудная для нашего време­ни затея, вызывавшая много насмешек и недоумения как у пан­сионских подружек, так и у администрации.

В прошлом году перед окончанием курса их отправили на стажировку и отдых в Америку, которая в нонешнее время зо­вётся по-переименованному — Афроюсией. Это была обязалов­ка, без которой ни одно приличное учебное заведение не имело права выдать сертификат окончившему его ученику. Эталонная страна и обязательная поездка туда стала для молодой поросли состоятельных граждан мира чем-то вроде детских прививок, га­рантирующих сохранность их нравственного и идеологического здоровья в будущем. И вот эти два долгих года наконец-то по­зади. Она снова дома. С ума сойти, целых два года её не было здесь! А вокруг ничего не изменилось, даже запах в её комнате. Как же здесь хорошо! Машеньке захотелось скинуть с себя про­зрачную кисею одежды, выпрыгнуть в разомлевший от июльской неги сад и с детским визгом купаться в этом чудном небесном свете, тугими серебристыми потоками льющемся на спокойную вызревшую землю.

Спину лизнул осторожный холодок. Машенька вздрогнула и, съёжившись, обернулась на отворяющуюся дверь. В комнату тихонько вошла Полина Захаровна.

— Мама!.. — молодая девушка птицей метнулась навстречу.

3

Как отвратительно в России по утрам! И это правда, как бы эту страну ни обзывали: что азиатчиной, что совдепией, что но­вой или старой империей, что демократической федерацией, что Сибруссией — это гадливое ощущение у большинства особей обоего полу остается неизменным. Короче, поменяться может всё — но похмельное утро останется. Бр-р-р...

Генерал-Наместник Урза Филиппович Воробейчиков пробуж­дался с трудом. А если быть честным, то сановный муж отходил от тяжкого пьяного сна частями. Первым взбурился мочевой пу­зырь. «Вечно этой гадине неймётся, — проплыла первая мысль в государственной голове, — отнёс бы кто его, паскуду. — Вслед за пузырём заурчало нутро, потом заёкало сердечко, потом неловко зевнулось и больно скосило левую скулу, на лбу, толстых щеках и складках шеи выступил липкий противный пот, — ну понеслось- поехало! Надо звать сатрапов, больше поспать не удастся».

— Эй! Гамадрилы! Спите, бездельники?

— Никак нет, ваше высокопревосходительсво господин Генерал-Наместник его светлости Президент-Императора по Барабинскому особому окуёму. Мы бдим и готовы к выполнению любых ваших повелений, — бодрыми, но слегка сипловатыми голосами складно-заученно выдали два госчиновника по особым поручениям, вбегая в опочивальню.