Homo&Sapiens - страница 4

Сапиенс очень мало походила на соплеменниц Хомо. И, тем не менее, она была женщиной. Хомо был сильным мужчиной, многие дети в его племени были его детьми… Он прикасался к Сапиенс тогда — и только тогда, — когда это было необходимо, и старался как можно реже на нее смотреть.

— Думай, Хомо, думай…

Эту фразу Сапиенс всегда произносила с легким презрением в голосе, как будто способность Хомо думать все еще оставалась для нее под сомнением.

— Сапиенс, не дрейфь. Я думаю…

Они стояли на берегу реки. Вода быстро проносилась мимо, и где-то вдалеке слышался шум водопада.

— Здесь мы перейти реку не сможем.

Хомо задумчиво кивнул.

— А ты ведь сам говорил, что нам нужно на другой берег. Ведь так?

Хомо снова кивнул.

Стояла ранняя осень, дни еще были теплыми, но ночью вода в мелких лужицах замерзала, а трава покрывалась инеем. Хомо знал, что ближе к зиме его племя перебирается на юг, где переваливает через горы, защищающие от холодных северных ветров. Он надеялся добраться туда, и они с Сапиенс могли остаться с племенем на всю зиму. Но для того, чтобы дойти до перевала, нужно было пересечь реку, и они вышли значительно ниже по течению, чем следовало. Возвращаться к истокам было слишком поздно, зима могла застигнуть их на перевале, а это верная смерть. Хомо думал, думал…

— Мы переплавимся на плоте.

— Ты с ума сошел! Мы утонем!

Хомо улыбнулся. Задумчиво и немного грустно.

— Ну что ты. Конечно нет.

Они успели перевалить через горы до первых морозов. Шли затяжные дожди. Сапиенс мерзла, ее платье, давно разодранное в клочья, Хомо заменил на теплые и мягкие шкуры. Он знал, что идти осталось недолго, и подбадривал ее, как мог. Сапиенс мерзла и засыпала у него на руках. Хомо был мрачен.

Заболела Сапиенс совершенно случайно и неожиданно, как это всегда и бывает. Более того, она заболела именно в тот день, когда рассеялись облака, выглянуло солнце, и долина внизу заискрилась пронзительной желтизной короткого бабьего лета. Словом, как раз тогда, когда жизнь понемногу начала налаживаться.

Сапиенс заболела внезапно, тяжело и безнадежно. Утром она отказалась вставать и идти дальше, ссылаясь на усталость. Хомо пожал плечами, хмыкнул нечто невразумительное (по старой привычке), и отправился за чем-нибудь более или менее съедобным. Когда он вернулся, Сапиенс сильно знобило. Когда село солнце, она бредила и тряслась в лихорадке.

Хомо тоскливо смотрел на долину внизу. Он думал, что им не хватает всего пары дней. Еще чуть-чуть — и они бы догнали племя Хомо, и все было бы хорошо, и Сапиенс бы не заболела, и у них бы были еда, защита, огонь…

В бреду Сапиенс читала Шекспира и выдержки из античных философов.

— Сапиенс!..

Она тяжело вздохнула.

— Тише, Хомо…

Не мешай мне.

— Сапиенс…

— Сапиенс, не смей умирать.

— Не смею…

— Ну, подумай, Сапиенс… с кем я буду разговаривать, если ты умрешь? Что мне без тебя делать? А? Подумай, Сапиенс!

Сапиенс неожиданно открыла глаза (которые были, как мы помним, огромными и серыми), внимательно посмотрела на Хомо, улыбнулась бледными и тонкими губами — и слабо махнула рукой. Мол, все в порядке.

— Тише, Хомо. Не дрейфь. Я думаю. Думаю…