Хомячок на лезвии - страница 6

А гудел странный аппарат с длинным шлангом, похожим на хобот земного пылесоса. Видел как-то в доме одной из внучек главы клана. Не запомнил бы, если бы хозяйка всем уши не прожужжала, называя агрегат советским бронтозавром. Гордилась тем, что эта рухлядь времен первых жнецов еще на что-то способна.

Вот теперь такая же рухлядь присосалась к моему животу, и я от неожиданности зашипел сквозь зубы. А еще подавил порыв резко ударить отравленным лезвием наотмашь. Дура! Могла и руки лишиться.

Пусть она и предупреждала, что «отсосет», но не объяснила как, где и чем! Ткнула б в шею — уже закапывал бы труп.

Это было не столько больно, сколько непривычно. Вместе с воздухом хобот наживую тянул из меня еще что-то. Больше всего оно было похоже на что-то противоположное скверне. Или и вовсе на тварь, незаметно запустившую в меня сотню мелких щупалец со стрекательными клетками, как у земных медуз. И эта гадость медленно пожирала меня изнутри.

Самое отвратительное, что, пока медузу не начали из меня извлекать, я ее даже не почуял. Плохо. Очень плохо.

— Эк она тебя щедро осеменила, — деловито констатировала сквозь рев агрегата девушка, перенося шланг на бедро в опасной близости от паха. — Понравился, видать, вон сколько раз пометила. А куцыра даже не тяпнула, невкусный он у тебя, что ли?

‍‌‍Я догадывался почему, но пояснять не стал. Информация — лучшая валюта. И в отличие от аборигенки я умею ее не только накапливать, но и хранить.

После того как из меня зверски выдрали большую часть дряни, я почувствовал, как темная пелена перед глазами медленно спадает. Еще пара минут — и посветлело окончательно. Я несколько раз моргнул, вытер ладонью выступившие от неожиданности слезы и огляделся.

— Свалка, — констатировал факт. Но это было далеко не оскорбление. Скорее, я даже сказал это с легким одобрением. Мы тоже так запасали полезные материалы.

— Нора, — с нескрываемой гордостью поправила меня рыжеватая курносая пигалица, одетая в до того «аутентичную» для Горгонзолы рванину, что я даже почувствовал нечто отдаленно похожее на ностальгию. — Моя. Поворачивайся задом вверх, последний поцелуй отсосем.

Лали

Он и под одеждой был такой же гладкий, вот смех! Но я не зря его до исподнего разоблачила, как в воду глядела: покусала его чернуха от души. Я еще удивилась — а на куцыре ни поцелуйчика. Перья, что ли, защитили? Чернуха не ест куцыриц?

Откуда ж он такой вылез? Планету, значит, уничтожили, ага. Чудища тридцать лет как нагадили и ушли, а он с иголочки одет. Не хочет выдавать расположение склада, и всего делов. Ну так я на его месте тоже помалкивала бы.

Разве что не светила бы по Перепечкам новенькими ботинками. Ну, мра его знает, может, он всю жизнь в бункере просидел, по старым книжкам жизнь изучал. Поэтому реального опыта ноль без палочки.

Надо, как отсосу все черное, подыскать ему подходящую хламиду. И чехлы на ботинки.

Зачем мне все это нужно? Да как же ж! А куцыр? А вещи? Врет же про склад, значит, там вполне могут еще быть всякие ништяки. И другие куцыры.

Я ему помогу, потом и он мне поможет, потому что должен будет. Ну или просто проговорится. Раз, другой, а там, глядишь, и я пойму, где искать.

Под эти мысли и чернухины поцелуи веселей сосались. А потом этот чудь маленько оклемался и выдал:

— Я думаю, справлюсь сам. Если покажешь, как этой вещью управлять. — Он посмотрел на меня оценивающе. Уф, а глаза как два зеленых фонаря, слишком яркие и странные. Будто он куда-то сквозь смотрит, прям на душу.

— Не. — Я помотала головой, подталкивая его в плечо, переворачивайся, мол. — Это ты поздно придумал. С пуза сам бы отсосал, а с задницы как? Взялась помогать — доведу до конца. Не боись, не укушу. Вон твой куцыр проследит. — И пихнула локтем шумно нюхавшую воздух зверюгу, чтобы подвинулась и не мешала.

Парень снова просканировал меня глазами и зачем-то посмотрел на мои руки. Причем настолько явно заострил на них внимание, что я даже сама посмотрела на собственные перебинтованные ладони.

— Чего? — удивилась. — Не-не, лапать за попу тоже не буду. У меня хоть мужика и нет постоянного, но не настолько еще оголодала, не боись.