Хорошие деньги - страница 12

стр.

Потому что — просто оторопь берёт — я не задвинул другой клапан, который удерживал брусок наверху.

Потому что мне никто об этом не сказал.

Должно быть, я инстинктивно прыгнул вперёд, хотя падающий брусок всё-таки успел меня слегка зацепить и поцарапать. Но в итоге я налетел на шнур, натянутый перед порогом, и порвал его. Шнур был натянут специально для того, чтобы о него споткнулись, о чём я, собственно, должен был помнить (ведь я же знал, где он проходил).

Успех моего проникновения в дом был оглушительный: на лестничной клетке завыли сирены, от потолка отделилась банка с краской, а снаружи перед дверью собрались соседи, для которых всё происходящее, видимо, было не внове.

Когда, в конце концов, домой вернулся дядя вместе с госпожой Штумпе — оба несли пакеты с покупками, — толпа уже рассосалась. Дядя, однако, заявил, что я счастливо отделался, потому что банка с краской, кажется, так и не отделилась от потолка, иначе тут было бы ужасное свинство. Он признал, что это конструктивная недоработка, и добавил, что подобные ловушки, естественно, запрещены законом. Дядя сказал, что и без того давно уже собирался усовершенствовать это устройство, в частности, например, заменить сирену на искусственный собачий лай (тут он мне подмигнул), который, правда, заметно отличается от натурального, но после его включения должна была открыться заслонка и оттуда появилась бы реальная собака, железная.

Железная?

Ну, как железо, она кусается, как железная, но на самом деле настоящая собака.

Иногда я не мог отличить, когда дядя шутит, а когда говорит всерьёз; он оживлённо трещал, ободряя меня, вот именно, он трещал: «…кусается, как жел-лезная».

•••

Нет, злым он, конечно же, не был. Странным — да, очень странным. Возможно, даже чересчур странным, и уж точно не особо полезным для человечества.

Очень может быть, что я относился к нему с предубеждением: к тому времени я склеивал, наверное, уже тысячную пару листов, и если мне, в соответствии с дядиным заветом, следовать за днями, то вынужден с сожалением сказать, что в этих днях, как и в этом занятии, не было ничего воодушевляющего.

Каждый день — холодная комната, где мы клеили, запах клея и метаморфозы этого запаха. Поначалу пахло миндалём, потом выдохшимся миндалём. Позднее начинало отдавать просто тухлятиной, так что от этого запаха невозможно было отделаться даже во время еды.

Из чего же состояла та эмульсия? Был ли это раствор на спиртовой основе или продукт переработки костей, — что там думал себе Шварцкопф?

Хуже всего было то, что пахло в общем-то слабо, но со временем запах усиливался и становился всё назойливее и неизбежнее.

И ещё меня истязал свет. Повсюду в доме царили претенциозные сумерки, на итальянский манер. И только в клеевой меня мучил этот беспощадный свет.

Естественное освещение там было плохое, и поэтому постоянно горела одна или две лампы. Повсюду, например, царило чудесное утро — шелковистые синие полосы на небе и золотое отражение в стёклах окон — только не в клеевой, туда попадал лишь холодный мрак двора. А после полудня, когда солнце, может, и поворачивалось в эту сторону, заглядывая в окна, я уходил на почту — относил пакеты.

Вот моя тысяча первая склейка. Хотите верьте, хотите нет, но она удалась, она была настолько безупречна, что я чуть не заплакал, и начиная с этого момента я делал уже только безупречные склейки. Этим умением я овладел.

Настал день, когда дядя придирчиво изучил мои безукоризненные склейки, почти бережно сложил их стопкой одна на другую, а потом с задумчивой и серьёзной миной взвесил эту стопку на ладони.


После этого он принёс мне «настоящую» бумагу, в упаковке из «Дома Фермойген».

Вот и предаю огласке марку, писчая бумага с дорогими водяными знаками — две башни и девиз Фермойгена в верхнем углу: «Мы знаем и ценим это». Правда, к нам поступала по заказу версия без водяных знаков — более тонкая, более прозрачная и, возможно, даже более дорогая. Дядя приносил её с особым жестом, как будто речь шла о чём-то запретном.

В известном смысле именно о нём и шла речь.

Гладкая, очень тонкая бумага, тонированная под пергамент и достаточно прочная. Прочность, сказал дядя, за счёт склеивания двух листов, естественно, повышается.