Хороший немец - страница 63

Джейк ускорил шаг, не обращая внимания на боль в ноге. Они направились к Виттенбергплац. Таким путем он обычно шел домой. Вниз по улице, мимо витрин «КДВ». Теперь не теряй ее. Они пошли пешком, значит недалеко. Может, в другой бар. Ханнелора Шмидт, шпионка Геббельса, которая не хотела, чтобы ее узнали, рука об руку с новым порядком. Интересно, что она написала в своей фрагебоген? Вряд ли про звонки Няне Вендту. Где она достала платье? Обшарила старую квартиру на Паризерштрассе. Может, выменяла на продовольственные карточки. Она что-то знает. Это не бесцельный поиск в папках Берни. Реальная ниточка.

Джейк увидел их, когда они переходили улицу следом за дрожащим лучом фонарика, который высветил группу ПЛ, сгрудившихся в сквере. Со Стивом ей спокойнее. Если что, защитит в драке. Джейк осторожно коснулся уголка рта. Все еще кровит. Они пересекли Виттенбергплац.

И тут он остановился перед разбитым витринным стеклом, наблюдая за крошечным лучиком света, который перемещался в сторону знакомой тяжелой двери. Вот это да, шутка ли. Его старая квартира, которая переходила от одного сотрудника «Коламбии» к другому, пока наконец Хэл Рейди тоже не съехал. Хэл отдал платье ей, как прощальный подарок? Или она просто въехала в квартиру, которую, как трофей, мог захватить любой — словно французский коньяк и датскую ветчину, поступившие в город в тот последний год. В конечном счете, все унаследовали кроткие, даже Ханнелора Шмидт. Что теперь делать? Взбежать по лестнице и устроить еще один мордобой со Стивом? Теперь он знал, где она. Он может вернуться завтра, принести кофе, предложить мир и поговорить спокойно. В его окне зажегся свет. Его окно. Он представил, как Ханнелора разлеглась на кушетке вместе со своим солдатиком. Платье Лины отброшено в сторону. Блестки кучкой на полу. Где она его взяла?

Он пересек площадь, с опаской обходя перемещенных лиц, и пошел по своей улице. Этой дорогой он ходил миллион раз. Толкнув, открыл высокую деревянную дверь. Темень, хоть глаз выколи. Лампочка в прихожей либо перегорела, либо ее украли. В одном углу капала в ведро вода. Но это был дом, по этим ступенькам он мог подняться с закрытыми глазами. Нащупав перила, он стал подниматься. Поворот на лестничной площадке. Затем дальше вверх до своего этажа, вдоль перил до квартиры. Он постучал, негромко — сила привычки. Самый страшный звук в Германии — стук в дверь. Еще раз, теперь громче.

— Ханнелора.

А что, если она не откроет? Он подергал дверную ручку. Заперто. Его квартира. Он снова постучал, а затем монотонно заколотил ладонью в дверь.

— Ханнелора!

Наконец послышался щелчок замка. Дверь, скрипнув, приоткрылась. Затем еще шире. На светлом фоне стояла женщина с испуганными глазами. Не Ханнелора. Изможденная женщина со свалявшимися волосами, болезненно бледная, еще одна руина. Но ее глаза с темными кругами расширились.

— Извините, — смущенно сказал он и отвернулся.

— Якоб, — прошептала она.

Удивленный, он оглянулся. Ее голос. И бледное лицо тоже стало вдруг знакомым. Не так он себе это представлял. То же ощущение невесомого падения на столики в «Ронни».

— Лина. Боже мой, — произнес он почти шепотом, как будто звук мог спугнуть ее, призрак, а не реальность.

— Якоб. — Она протянула руку и коснулась окровавленного уголка его рта. И он понял, что это он призрак — окровавленный, с широко раскрытыми глазами. Некто из другого мира. — Ты вернулся.

Он отвел ее руку от запекшейся крови, поднес к губам, поцеловал, коснулся пальчиков, все еще не осознавая полностью случившегося. Только пальчики, настоящие. Живые.

Она провела ими по его губам — касание Брайля — пытаясь нащупать их очертания.

— Ты вернулся.

Он кивнул, онемев от счастья. Невесомый, но не падал, а поднимался, как воздушный шар, наблюдая, как ее глаза наполняются слезами — изумленные настолько, что пока не улыбнуться.

— Ты ушибся, — сказала она, коснувшись его. Он отвел ее пальцы, сжал их в руке и покачал головой.

— Нет, нет. Ерунда. Лина, боже мой. — Затем потянулся к ней, обхватил, прижал к груди. Поцеловал в щеку, покачивая вместе с нею головой, — и принялся осыпать ее поцелуями, боясь, что, если перестанет ее касаться, она испарится. — Лина. — Повторял он, крепко прижимая ее к себе, утонув лицом в ее волосах, ощущая ее всем своим телом, пока она внезапно мертвым грузом не стала падать. И он понял — она потеряла сознание.