Хосе Рисаль - страница 8

Уж слишком независимы эти Меркадо. Донья Теодора блестяще знает испанский язык, дети тоже говорят по-испански. В доме библиотека в тысячу томов — много, слишком много для благонравных филиппинцев. Глава семьи чересчур вольно, чуть ли не на равных разговаривает с монахами, лейтенантом гражданской гвардии. Старший сын учится в Маниле — а к чему индейцу учеба? Такие или примерно такие мысли возникают у монахов-доминиканцев и колониальных чиновников. Неплохо бы указать зарвавшемуся семейству его место. И когда случай представляется, они не упускают его.

Детские годы Пепе текут счастливо и безмятежно. Он подробно описал свои первые впечатления, относящиеся к тому времени, когда он был так мал. что, спускаясь по лестнице, становился на каждую ступеньку обеими ножками, крепко держась ручонками за перила, а когда пол натирали банановыми листьями, то и дело падал. «Я так ясно помню меланхолические вечера, проводимые на террасе нашего дома, словно это было вчера; они полны грустной поэзии, запечатлевшейся в моей душе… У меня была айя (няня. — И. П.), очень меня любившая, и она, чтобы заставить меня съесть ужин (в лунные вечера мы ужинали на террасе), пугала страшной ведьмой-асуван или ужасным духом предков».

Образцы народной поэзии, в которых причудливо мешаются филиппинские и испанские мотивы, Пепе впитывает в самом юном возрасте. Но не только айя занимает маленького Пепе рассказами. Любящая донья Теодора старается научить Пепито испанскому языку и добронравию, читая ему книги. «Как-то, рассердившись на меня за плохое чтение — я не знал испанского и не понимал смысла прочитанного, — она отобрала у меня книжку. Выбранив меня за то, что я украсил страницы своими рисунками, она начала читать вслух, требуя, чтобы я повторял за ней… Я слушал с детским восхищением, удивляясь, как легко у нее получаются звучные фразы, которые мне никак не давались. Но скоро я устал от звуков, которые для меня ничего не значили, перестал следить за ее чтением и стал смотреть на огонек свечи, вокруг которого плясали мотыльки, потом начал зевать. Мамочка, заметив, что я проявляю мало интереса, сказала:

— Тогда я прочитаю тебе очень интересную историю, слушай внимательно.

При слове «история» я широко раскрыл глаза… Я и не подозревал, что в этой старой книге, которую я читал не понимая, могут быть истории, да к тому же интересные. Мама начала читать про старого и молодого мотылька, переводя каждое предложение на тагальский язык. Услышав первые же строки, я с удвоенным вниманием стал следить за мотыльками, плясавшими вокруг свечи. История, которую читала мама, была самой подходящей к случаю. Мама комментировала наставления старого мотылька молодому так, словно он обращался прямо ко мне… Мама кончила читать, а я все не мог прийти в себя, все мое внимание, мысли и чувства были поглощены печальной судьбой мотылька, полного мечтаний и сгоревшего в огне.

— Вот видишь, — сказала мама, укладывая меня спать. — Если ты будешь непослушным, как этот мотылек, ты тоже сгоришь.

…Я долго не мог уснуть. Огонь и мне казался таким прекрасным, таким привлекательным, Я понял, почему мотыльки плясали вокруг него. И советы и наставления лишь смутно звучали у меня в ушах. Меня просто захватила гибель молодого мотылька, но в глубине сердца я не осуждал его. Ведь огонь так прекрасен!»

Мысли о судьбах человеческих — пока еще детские — часто занимают его.

…Маленький Пепе сидит в лодке на берегу озера, болтая ногами в воде. Озеро большое, другого берега не видно. Мальчик еще ни разу не выезжал из Каламбы и размышляет, а как живут люди на другом берегу? Счастливы ли они? Углубившись в эти мысли, он роняет шлепанец в воду, и тот медленно удаляется от незадачливого философа. Плавать он еще не умеет. В одном шлепанце идти домой глупо, выговора не избежать. Но выслушивать упреки что за один шлепанец, что за два — какая разница? А что будет делать человек на другом берегу, найдя один шлепанец? К чему он ему? Вот если два — другое дело. И юный мыслитель снимает с ноги уцелевший шлепанец и пускает его вдогонку первому, а сам покорно бредет домой получать порцию заслуженных упреков. (Впоследствии он тщательно зафиксирует в дневнике ход своих рассуждений.)