Хотелось бы сегодня - страница 22
А заговори он о Потрохове сам, Светка скажет:
«Заходил! Чайку попили, потрепались, как обычно… А что тебе не доложилась, извини, как-то не подумала, что тебе это будет интересно».
И всё! Как говориться, крыть нечем. Ещё и обвинят: «Ревнуешь, мол, на старости лет? Вон ты, оказывается, каков — жене и другу семьи не доверяешь!»
И, может, статься, будут правы, если, как говорится, ничего про меж них такого не происходило, а просто попили чайку и разошлись, — друзья ведь…
«Вот положеньице-то, а! Врагу не пожелаешь!»
Наследник уже вовсю рулил вокруг клумбы, вернее, рулил-то он куда попало, а бегающий за ним охранник направлял его автомобиль вкруг клумбы.
«Неужели Светка его любит? А вдруг он пристал к ней, и она, чтобы не портить отношения, не терять работы?..»…
В груди Степана, как пишут в романах, прямо всё захолонуло и он даже затряс головой:
«Нет, в это невозможно поверить, Светка не такая, и, хотя эта грёбанная жизнь может сломать кого угодно, всё-таки не станет она, его Светка, так унижаться, не станет торговать собой, что бы ни случилось, не станет, нет, нет, нет!»
И потому он сейчас войдёт, и она спросит:
«А ты с Потрохом разве не столкнулся? Только что вышел от нас!»
А Степан, снимая ботинки, спокойно удивится:
«А он разве заходил к нам? Зачем?»
«Да ну его, — скажет Светка, — повадился, прям, как не знаю, кто! С души воротит!»
«С души воротит», так она, конечно, не скажет, это его, Степана выражение, которое он в детстве слышал от своей бабушки, матери, отца… Странно, но в последнее время, — к старости, наверно, — к Степану начали возвращаться вроде бы давно позабытые, десятилетиями неиспользованные слова и выражения, вроде вот этого — «с души воротит». Слова эти и выражения всплывали сами собой, срывались вдруг с языка, нимало удивляя своим существованием Светку, которая ничего подобного или не слышала, или уж точно никогда не употребляла, как вот, например, слово «лукаться», то есть бросаться, кидаться чем-то, или — вот ещё недавно словечко всплыло — «помулызгивать», означавшее на что-то там втайне надеяться, рассчитывать… «Он, поди, рюмочку помулызгивал выпить»…
Светке, столичной штучке, эти народные просторечия претили, она морщилась, кривилась, не желала в своём доме их даже слышать и обзывала Степана неотёсанной деревенщиной, который «совсем уж что-то опускаться начал». А вот дочку, кстати сказать, через два дня домой наконец-то возвращающуюся, эти выражения забавляли, и она нарочно подразнивала ими мать: «Ну, что, мама, насчёт чего опять помулызгиваешь?» — чем приводила Светку в неописуемое возмущение, обрушивающееся по большей части на голову её «бестолкового папаши».
Так что «с души воротит», Светка, конечно же, не скажет, но и дурью маяться ни себе, ни ей Степан уже тоже не позволит, — хватит, намаялся уже на скамейке! И какому концу не быть, такому и быть!
Степан, храбрясь, взошёл по ступенькам, остановился у своей, обитой чёрным дерматином, двери, за которой слышалось звучание телевизора, дважды, как привык за многие годы, кликнул кнопку звонка, отозвавшегося приглушенным колокольчатым переливом, и, спустя секунды, скорее почувствовал, чем услышал быстро-лёгкое приближение жены, прильнувшей (она всегда так поступала, и Степана и дочку приучала) к смотровому глазку.
Степан через силу улыбнулся, его фотографировали.
Замок отщёлкнулся, дверь открылась, и Степан переступил через родной порог. Жена была в её обычном цветастом халатике, одетым прямо на голое, угадываемое за материей близкое тело.
«Не переодевалась даже!» — бухнуло в голову, и он тотчас же, закрыв дверь, склонился над ботинками, чувствуя, что багровеет лицом не столько от прилива крови, сколько от удушающе жаркого, пронизывающего всё его низменное существо стыда и страха.
Светка меж тем удалилась на кухню, где продолжила прерванный разговор по телефону.
Степан заглянул в спальню — кровать была накрыта как обычно шерстяным рыжим покрывалом, поверх которого валялись наспех сброшенная, неубранная в шкаф кофта и чёрный кружевной бюстгальтер.
«Переодевалась!» — облегчённо выдохнул Степан, чувствуя отлегающую от сердца тягость.