Хождение встречь солнцу - страница 16

стр.

Сичю лила ему воду на руки, а потом вдруг плеснула ковшиком на загривок. Семен взревел, сграбастал озорницу, поднял, закружил, расцеловал.

Умывшись, утирался расшитым на русский манер полотенцем. Петухи на нем были жаркие, дорожки петушиные — крестиком. Сичю посматривала на Семена выжидаючи, и он похвалил:

— Молодец, Абакаядушка. Руки у тебя — золото! А теперь сына показывай.

Взял, как травинку. От бороды подальше, не напугался чтоб. Мальчишечка черненький, а глаза — синь. Улыбнулся отцу, руками в бороду полез.

— Ах ты, кутенок-якутенок, русачок миленький! — восхищенно возрадовался родитель.

— Назвала?

— Тебя ждала.

— Крестить надо! Обоих вас окрещу. У крещеного сына мать крещеная должна быть. Что скажешь, Абакаядушка?

— Ты сказал.

— Я-то сказал, а ты-то как? Согласна?

— Согласна.

— Ну и хорошо. Мы теперь хорошо заживем, голубушка. Мужа твоего сам воевода приметил, пошлет, глядишь, на хорошую службу. Мы с тобой-то кое-как, а сынок наш богатым будет. Будем с тобой мы, Абакаяда Сичю, зачинателями рода. Хороший род сотворим! Муж не дурак, жена красавица, в дворянстве бы детям ходить. Что скажешь, Абакаядушка?

Абакаяда видела, что муж весел, взяла у него сына, положила в колыбель, а мужа обняла нежно и сильно.

— Любимом назовем сына! — шепнул Семен на ухо Абакаяде, словно тайну доверял.

Абакаяду крестили, и стала она Абакан. Любиму был уже год, Абакан его баловала, а Семен в нем души не чаял.

Летом втроем ушли в тайгу готовиться к зиме. Семен бил зверя, Абакан резала мясо на ремни, развешивала на ветках, сушила. Жир и кровь тоже сушила. Абакан набивала жиром кишки животного, а кровь собирала в рубец. Нимэн — кровяная каша — в почете у северных людей.

Однажды Семен поймал лисенка. Обрадованный, потащил его в игрушки крошечному Любиму.

Семен тихо подошел к юрте и услышал, что Абакан поет. Поет чукотскую сказку на якутском языке. Сказка была прекрасна, и у Семена заныло сердце.

Сел на землю, прислонился спиной к пологу, слушал.

Вышел охотник Итте,
К рыбному озеру вышел,
И солнце стояло алое,
И пламя его веселое
Трепетало в воде,
Словно цветок нездешний,
Словно светлая рыба,
Та, что с серебряным рогом,
Та, кто владеет морем,
Та, что полюбит Итте
За доброту его.
В этом сиянии алом
На глубине глубокой
Плавали светлые рыбы,
 А может быть, плавали звезды.
Может быть, в этом озере
Отдыхали они?
Светлые эти видения
Не ослепили Итте,
Рысьим охотничьим глазом
Лодку увидел он.
Огромную. черную лодку,
А в лодке сидел неподвижно
Тот, кто скалой казался,
Кого облетают птицы,
Кого не коснется буря,
Волки пред кем скулят.
Направил на великана
Ловкую свою лодку
Неунывающий Итте,
Итте, не ведавший страха.
— Зачем ты пришел в наши воды?
Как смел разогнать рыболовов? —
Кинул по ветру Итте
Дерзостные слова.
А Тот сидел неподвижно,
Словно камень, задумчивый,
Словно бездна, немой.
Крикнул охотник снова:
— Я — Итте, ты мне не страшен!
Я сети свои забрасываю,
Будто тебя и нет!..

Дальше Семен не слушал. «Неужто, — думал, — Любим якутом вырастет? Мать всегда при нем, мать своему, да ведь не русскому языку научит». Забежал в ярости Семен в юрту и сник. Сидит Сичю, что тебе матерь божия, а Любим за грудь ручонкой вцепился, сосет молоко и вздыхает от спокойствия, от сладости. Сичю улыбнулась Семену, глазами показала, где еду взять, а Семен глядит на своих дитятей, и хо-рошо-то ему и покойно тоже, в пору самому вздыхать, как Любим вздыхает.

Сел Семен возле колыбели, стал рассказывать ему свою русскую сказку, о русских сильных воинах, о славном Илье Муромце.

По морю, морю Синему,
По синему, по Хвалунскому,
Ходил-гулял Сокол-корабль
Ни много ни мало двенадцать лет.
На якорях Сокол-корабль не стаивал,
К берегам крутым не приваливал,
Желтых песков не хватывал.
Хорошо корабль изукрашен был:
Корма — по-звериному, бока — по-змеиному.
Хозяин-то был Илья Муромец,
Слугою был — Добрынюшка,
Никитин сын,
Было на корабле пятьсот гребцов,
Пятьсот гребцов, удалых молодцов.
Зазрил Сокол-корабль турецкий хан,
Турецкий хан, большой Салтан,
Большой Салтан Салтанович…

Журчала былина по камушкам будто, вспомнилась Семену русская мурава, ромашки млеют, небо высокое. Прилег Семен возле сына и заснул. Снился ему Любим-богатырь. Взрослый совсем, натягивает тугой лук, кричит: