Хозяин корабля - страница 11

И его взгляд вернулся к мирно набивавшему короткую трубку Ван ден Бруксу.

Мария Ерикова вышла из каюты. Она погрузилась в утреннюю свежесть после ночной качки; впрочем, свет на корабле не потускнел.

— Доброе утро, — произнесла она. — Я рано. Поздравьте меня.

— Близок полдень, — сказал Ван ден Брукс. — Мы поздравляем Вас.

— Это открытое море, не так ли? Я видела в свой иллюминатор колыхавшуюся синюю линию. Боже мой, как мы далеки от всего!

— Разве не прекрасно, — сказал Ван ден Брукс, — чувство одиночества и того, что Ваша судьба в Ваших руках?

— Да, — сказала она. — Но ведь наша судьба в Ваших руках.

— Будьте спокойны: я правильно этим воспользуюсь. Увидимся, — добавил он, — за обедом.

И он ушёл, оставив русскую и художника в большом салоне, мебель которого была обшита деревьями Островов и украшена в стиле приятного португальском рококо.

— Что Вы думаете о нашем хозяине? — спросила Мария.

— Он может быть работорговцем, опиоманом или раздражённым читателем г-на де Монтескью-Фезансака. Я пока не знаю.

— Он, несомненно, очень богат.

— Конечно! — сказал Хельвен. — Присутствие на корабле становится ещё приятнее оттого, что Вы украшаете его.

— Вы создаёте мадригал?

— В свободное время. Но стоит признать, что Вы царствуете на корабле только благодаря Вашей красоте.

— Достаточно, — сказала она, — поблагодарить льстеца, умеющего взглянуть. У него глаза цвета морской волны.

— Вот Вы и попались.

Голос Леминака врезался в панели из розового дерева.

— Вот Вы и попались. Вы слушаете этого соблазнителя Хельвена. Будьте осторожнее! Это сам змей.

Гонг объявил об обеде.

— Позвольте, — сказал Леминак.

И он протянул руку Марии, которая приняла её с улыбкой.

«У этого англичанишки, — подумал адвокат, — должен отсутствовать опыт.»

Ван ден Брукс был главным за цветущим столом. Справа от него сидела Мария Ерикова, а напротив него профессор Трамье, так как он желал полюбоваться его красной эмблемой и золотым биноклем. Профессор хорошо поспал и не смог прочитать двенадцать строк Крафт-Эбинга, не закрыв глаз.

— Вы работаете в пути? — с уважением и беспокойством спросила Мария Ерикова.

— Конечно, — сказал профессор. — Нет ничего более предрасполагающего к размышлениям, чем покачивание поезда. Правда, качка корабля немного предрасполагает и ко сну.

— Не согласен, — сказал Ван ден Брукс, — я никогда не чувствую себя так оживлённо, как во время пребывания на своём борту. Но, — добавил он, повернув зелёные очки к академику, — позвольте мне спросить Вас: что является объектом Ваших исследований?

— Я, — сказал Трамье, — с медицинского конгресса, где представлял французскую психиатрию. Я — «душевный врач».

— Ах! — сказал Ван ден Брукс. — Какая плохая болезнь!

— Возможно, Вы и правы, месье, но такой болезни больше нет. Медицина давно убила её. Декарт нашёл душу в пинеальной железе. Но мы обнаружили её в волокнах и клетках. Этого для нас достаточно, и мы очень хорошо работаем, без метафизики.

— Пургандо и кровопускандо, — ответил Ван ден Брукс, — как же Вы правы! Лихорадку следует лечить клистиром, меланхолию — пиявками, а странное настроение — душем.

— Нет никаких сомнений, — шепнул Леминак.

— Нет никакой души, — сказал профессор; — есть только органы.

— О! — сказала Мария Ерикова, — я не могу в это поверить. Получается, мы подобны зверям?

— Их бы возмутило такое сравнение, — прошептал Хельвен.

Бразильский ликёр разлился по восточным чашкам; из трубок и сигар заструился голубой дым, и все отправились на сиесту.

Однако Хельвен не спал.

Корабль скользил среди пылающих моря и неба. На борту рулевой и вахтеный одиноко дежурили.

Хельвен поднялся с узкой кровати, где он лежал несколько мгновений, будучи не в силах заснуть. Он осторожно открыл дверь каюты и проскользнул в трюм. Из спальных мест матросов доносился храп.

Художник имел некоторый опыт в морских делах, и от него не ускользнуло несколько странных деталей. Мощность механизма, надёжность корабля были не присущи прогулочному судну. Что касается хлопка, то Хельвен, проскользнув по лестнице в трюм, не обнаружил никаких тюков. Трюм был набит провизией, а также металлическими ящиками, о содержимом которых у него не было никаких предположений.