Хозяин тумана - страница 11
— Приветствую тебя, мой повелитель! — громогласно прокричал он, перекрывая могучим голосом порывы ветра. — Твой народ счастлив видеть молодого правителя в эту страшную минуту!
— Приветствуем тебя, наш повелитель!.. Приветствуем тебя… Приветствуем тебя… — раздались с разных сторон почтительные крики горожан.
Таррейтал уже не помнил, когда впервые в своей жизни увидел Фарсманса. Казалось порой, что этот человек сопровождает его с самого рождения, как подлинный член семьи Вингмохавишну.
Несмотря на почтительный возраст, от фигуры аббата всегда веяло невероятной энергией и крепким здоровьем. Обычно никто и никогда не замечал его уставшим или разочарованным в жизни. Взгляд его всегда сверкал молодым блеском, а безукоризненные белые зубы придавали его открытой улыбке удивительное мужественное обаяние.
Но в этот день Таррейтал впервые увидел, что и священник может утомляться.
Густые черные волосы, в которых уже давно начала пробиваться седина, падали на его высокий морщинистый лоб, посреди которого черной краской так же, как и у всех, был аккуратно начертан священный Крест. Колючие усы и плотная, но аккуратно подстриженная короткая борода с проседью почти скрывали лицо до глаз, и из этой буйной растительности выделялся только прямой нос с едва заметной благородной горбинкой.
За эти годы, как знал принц, Фарсмансу пришлось много пережить. Он побывал в самых разных опасных ситуациях и считался человеком закаленным, но сейчас Таррейтал почувствовал, что даже священник заметно нервничает.
Лемуты окружили Небоскреб плотным кольцом. Они уже прорвали внешнюю линию защиты и настороженно ждали начала решительной атаки, пронзая угрюмыми взглядами горожан, столпившихся у окон с оружием в руках и осыпавших всех камнями.
Рядом с Фарсмансом находилась небольшая компания учеников, близких друзей молодого Вингмохавишну. Тут постоянно торчал тщедушный бледный паренек, ровесник Таррейтала, по имени Дино Книгочей. В глубине души молодой принц всегда недолюбливал этого юношу, потому что именно тот, а не Тарре, ходил в любимцах у аббата.
Прекрасно разбиравшийся в древней грамоте, прочитавший, несмотря на свою недолгую жизнь, все фолианты, сохранившиеся с древних времен, Дино всегда был соперником принца на занятиях и частенько опережал его, потрясая всех своей исключительной памятью.
Несмотря на то, что раньше Книгочей привык дышать пылью библиотек и запахами клея увесистых манускриптов, сейчас он возомнил себя отважным бойцом. Ни на шаг не отходил от священника и энергично размахивал длинным копьем. Глаза его лихорадочно сверкали, а на лице разлился яркий румянец возбуждения.
— Неужели и властитель пришел помочь своим подданным в трудное мгновение? — едко прокричал Дино, обведя взглядом своих приятелей. — Не может быть, мой повелитель! Я уже даже не надеялся!
В голосе его прозвучала явная насмешка. Таррейтал и сам чувствовал себя неловко из-за того, что так долго задержался наверху, потешаясь проделкам квадратноголового шута. А этот выскочка осмеливался издеваться над своим будущим правителем…
— Я обдумывал все, что происходит… если хочешь знать… — ответил Вингмохавишну и чуть губу не прикусил оттого, что интонация у него вышла извиняющаяся, оправдывающаяся.
— Это очень достойно… очень достойно, — с нарочитой важностью воскликнул Книгочей.
Внешне он оставался серьезным, хотя в интонации сквозила явная издевка.
«Поганый выскочка… выродок, дерьмо грокона… Чтобы твой лоб поскорее треснул напополам!» — неожиданно подумал молодой принц.
Таррейтал умел владеть собой. Лицо его озарила лучезарная улыбка, когда он отчетливо произнес про себя: «Чтобы твой лоб поскорее треснул напополам!» Хотя через мгновение он воровато оглянулся, словно желая удостовериться, что никто не перехватил ментальным каналом этой черной мысли, ядовитой змеей скользнувшей в сознании.
Но никто не смог ничего уловить. Вся атмосфера была наполнена тревожными флюидами, вибрирующими беспокойными импульсами.
Горожан поглощала надвигающаяся опасность. Все кандианцы, находящиеся внутри Небоскреба, ощущали на себе мощный волевой напор, излучаемый гигантскими крысами, хотя никто не хотел показывать, что даже на миг дрогнул душой.