Храм ночи - страница 25

Не желая выслушивать сетования советников, Конан удалился на это время из дворца. Он носился на своем бешеном коне в окружении телохранителей по полям и угодьям в ужасе попрятавшихся жителей столичных предместий, рубя учебным деревянным мечом чучела и глиняные горшки, надетые на колышки заборов, оглашая притихшие окрестности кровожадными корсарскими песнями и заунывными напевами туранских караванщиков. В те дни их действие действительно походило на Дикую Охоту, начавшуюся до срока и непосредственно после жуткой пьянки.

Больше в Капище Конан старался не приходить, дабы «не раздражать шибко просвещенных столичных умников», довольствуясь лишь слухами да скупыми рассказами самих «эйнхериев», из каковых он знал, что за последнее время, и в особенности после ухода почитателей Асуры, в круг костра пытались ступить не только несколько десятков экзальтированных тарантийских матрон, пара сотен отставных ратников линейных полков, но и дюжина весьма именитых и уважаемых в столице и по всему королевству герцогов и нобилей. Культ ожидания неминуемого конца обитаемого мира и Последней Битвы пустил прочные корни в самом сердце хайборийской державы. Благо киммерийцы и нордхеймцы не принимали в свои ряды никого, кроме северян. Однако достаточно было на определенном этапе развития событий получить молчаливое согласие короля, и в Аквилонии появилась бы новая церковь, почитающая в качестве основной культовой фигуры Конана-разрушителя, коему суждено было, мирно упокоившись на вершине рыжего холма, восстать во плоти в дни всеобщего разрушения и во главе Последней Дружины Героев, и в окружении бесплотных ледяных духов обрушить на континент финальную разрушительную войну. Но, благодаря стойкому презрению Конана ко всякому вероискательству, королевского согласия так и не последовало. Однако таинственный холм «эйнхериев» с вечным зеленым огнем, идолами и стаей псов Ванахейма остались, со временем перестав притягивать пресыщенный столичный интерес обывателей, политиков и людей, одержимых мистицизмом.

Атака на разбойничий лагерь шла в лучших традициях налетов времен его славного прошлого, когда Конан был вожаком зуагиров и номадов. Конечно, кургузых лошаденок пограничной заставы, выбившихся из сил после первого же натиска, трудно было сравнить с изящными тонконогими скакунами несравненных степных кочевников. Да и горсть воинов, и невеликое число врагов не делали чести знаменитейшему из полководцев Хайборийской Эры. Однако Конан с юности усвоил, что величайшие подвиги одиночного боя, сабельной рубки и мастерства стрелков свершаются отнюдь не на поле гигантских сражений, где все решают подготовка, мастерство маневра и натиск несокрушимых рядов вымуштрованного рыцарства и панцирной фаланги. Личный героизм и смекалка, равно как и другие воинские достоинства, как-то — мужество, доблесть и отвага — видны именно в арьергардных стычках, засадах и сшибках, в которых принимают участие не полки и легионы, а горстки сильных и славных. Величайшее фехтовальное мастерство, неистовую джигитовку и чудеса рукопашного боя Конан видел не раз, именно во время таких схваток.

«Да, славное было времечко, — вспоминал Конан, рубя направо и налево, недовольно отпихивая Браги и Хольгера, норовивших прикрывать своего хозяина и кумира от свистящей вокруг стали. — Безымянные герои, неизвестные войны, благородные красавицы и несусветные коварные мерзавцы. Один Сет знает, куда они все делись? Видно, Иллиах, прах его побери, прав насчет Гарма — пес Хозяйки Смерти, на мое горе, прибрал в зловонную утробу всех достойных коптить небо, оставив одну размазню, тупых служак и скучающих идиотов».

Меж тем схватка определенно шла к концу. Разбойники, застигнутые врасплох посреди своего бивака и атакованные с трех сторон, не сумели оказать достойного сопротивления и хоть как-то использовать свое численное превосходство. Кавалькада лже-охотников достигла самого центра лихого стойбища, где стояли два десятка покосившихся шалашей и валялись груды какого-то тряпья, когда чешущие с самым умным видом блох собаки подняли лай. Но было куда как поздно поднимать тревогу — по шалашам и развалившимся вокруг трех костров оборванцам, увешанных золоченым дорогим оружием, хлестнули стрелы. Лес наполнился звуком охотничьих рогов — приказ к атаке лучников Боссонских Топей, сыгранный со всем прилежанием по приказу Ройла.