Хранители - страница 19

– Я бы тоже хотела участвовать! – неожиданно для себя пылко воскликнула я. И чтобы скруглить детский тон просьбы, добавила, улыбнувшись: – Хоть я и девица.

Митрополит нахмурился:

– Я не могу вам запретить, но идея мне не нравится. – Он искоса взглянул на безмолвного Ваню и нахмурился еще больше. – Это опасное дело, и, по моему разумению, заниматься им должны мужчины.

– Но кто, как не женщина, сможет уговорить мужчину быть осторожным, отец мой! – проникновенно сказала я, разве что не прижав руки к груди. – Извините! Я хотела сказать Владыка.

В усах митрополита мелькнула улыбка:

– Ничего страшного… Пообещайте тогда, что в опасных ситуациях всецело будете слушаться Георгиса. Он человек опытный.

– Обещаю!

– Как с ним связаться? – спросил Иван.

– Он сам позвонит, когда прилетит на Крит из Афин. Его рейс ожидается, – Владыка приподнял рукав рясы, – через три часа. Если вы не возражаете, я оставлю ему ваш номер. Вот здесь, – митрополит протянул Ване лист из записной книжки, – номер моего телефона. И адрес церковного архива. Когда вы планируете наведаться туда?

– Сегодня вечером, – ответил Иван.

Митрополит склонил голову, затем взглянул на Ваню. Тот сидел целиком погруженный в раздумья, снова где-то за тридевять земель от меня. Владыка смотрел на него таким же долгим взглядом, как в начале беседы. Только на этот раз в его глазах была смесь сочувствия, тревоги и сомнений.

Когда мы выходили из храма, мне казалось, что надежный мир – большой и теплый, как ладонь митрополита, возложенная на мой затылок при прощании, – стремительно уходит от меня. В этом чувстве было много щемящей грусти и бодрящего холодка опасности и свободы. Наверное, так чувствуют себя птенцы, покидающие гнезда.

Дождь унялся, воздух был свеж и звонок. Ясный день сменился таким же ясным вечером.

На небольшой площади 1821 года, что аккурат перед двуглавым храмом Святого Николая, приветливо светились лампочки, развешанные в ветвях огромных платанов. Почти вся она была заставлена столиками кафешек и таверн. Каждый вечер тут шумно и весело.

Мы с Ваней прошли мимо забранной решеткой лестницы, ведущей в подвал на краю площади. Да, отсюда к захоронениям попасть было бы легче. Свернув, нырнули в узкий слабо освещенный переулок. В отличие от большинства туристов, предпочитающих западные кварталы старого города, эту – восточную – часть Ханьи я обожала. Византия, Венеция и Турция переплелись тут в единое целое. Тянулся с осколков стен к небу плющ, и взгляд не сучал ни секунды, перескакивая с венецианской лепнины на грубые доски заколоченных окон. Где было палаццо – теперь таверна, где клубились влажные пары хаммама – пансион. А из каждой щели вырывалась буйная южная растительность.

Петляя и сужаясь, переулок Драконтопуло вывел нас к одноэтажной пристройке. Ее деревянная дверь сидела так низко, что едва доставала мне до груди. Это при моем-то невысоком росте. Спустившись по трем ступенькам, Ваня посветил телефоном на замочную скважину и вставил в нее мелкий плоский ключ. Замок плавно, без скрежета поддался. Из двери пахнуло холодом, и я невольно замерла на пороге. Ваня нервно прошипел из темноты:

– Вер, ну не тормози!

Я торопливо спустилась, и Иван захлопнул дверь. Он весь день после разговора с Владыкой был какой-то дерганный.

От митрополита мы поехали в Ванину таверну – перекусить. Но почти все время я провела за столом одна. Завидев нас, из-за барной стойки вышел Манолис – закадычный Ванин друг, как и Михалис. Когда-то Манолис пришел сюда барменом, но с расширением Иванова бизнеса стал незаменим: готовил коктейли, следил за официантами, договаривался с поставщиками. Словом, превратился в классического управляющего. Манолис обнял Ваню и деликатно пожал мои пальцы. Это вежливое полукасание было квинтэссенцией отношения ко мне всех критских друзей Ивана (за исключением прилежного семьянина Михалиса) и выражалось словами «ну на фиг!». В глубине души все они сомневались, что мы с Иваном исключительно друзья, предпочитали не рисковать и держали со мной дистанцию.

Ваня сразу же увел Манолиса наверх – в комнату над таверной. Стол быстро заставили. Обслуживала меня улыбчивая официантка, новенькая, я ее раньше не видела. Когда она опустила поднос с двумя огромными порциями паидакьи (запеченных бараньих ребрышек) и миску с креветочными саганаки (креветками под расплавленным сыром), я попросила сварить кофе и на этом пока остановиться.