Христианское юродство и христианская сила (К вопросу о смысле жизни) - страница 8

Таков путь христианский. Нужно обезуметь, чтобы жить и в наше время по заветам Христа; нужно отрешиться от себя, нести тяжелый жизненный крест, чтобы идти по стопам Христа. Юродство и есть непременно удел всякого искренно ищущего Царства Божьего и правды его в этом мире. И только великая цель может оправдать избирае­мый христианином путь жизни, только несокрушимая духовная сила может поддержать верующего в этой непрес­танной борьбе. И если мы обратимся к человеческому опыту — и к векам истории, и к опыту отдельной человечес­кой души, — то ясно увидим две великие цели, которые, предносясь человеческому сознанию, влекли сердца людей ко всему светлому и прекрасному, сообщали высший смысл жизни, легким делали ее бремя в мире и радостным служение добру. Цели эти — личное совершенство и общее благо. Все идеалы и все опыты осмысливания жизни так или иначе соприкасаются с этими двумя путеводными звездами на нашем жизненном небосклоне. Это — те выс­шие разумные цели, в стремлении к которым видели смысл своей жизни и своей работы все лучшие представители человечества и указывали смысл жизни все великие системы морали. Перед обеими этими целями стоит и христиан­ская совесть и включает их обе в свой идеал, но так включает, что эта совесть опытно раньше должна познать необходимость для желающего быть мудрым во Христе обезуметь, говоря апостольским словом, и также опытно познать, что "немощное Божие сильнее человеков и немудрое Божие премудрее человеков"(1 Кор. 1:25).

"Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный" (Мф. 5:48). Вот прямая, ясно определенная цель жиз­ни, поставленная перед человеком самим Господом, можно сказать — самым происхождением человека от Бога. Тот, кто сознает себя Божьим творением, кто Небесного Бога называет своим Отцом, тот не может не знать, что цель его жизни — уподобление Богу, достижение возможного совершенства, святости. Закон всякой жизни в мире тот, что все живущее осуществляет бессознательно для себя идею своего рода, возрастает по типу жизни своих родителей. В духовно-человеческой жизни, как свободно-нравственной, этот закон не носит печати неизбежности воплощать идею рода, но приобретает значение нравственного долга, т. е. из области внешней необходимости переходит в сферу внутренней авторитетности. Человек признает себя призванным быть достойным своего Отца, быть святым, совершенным. К этому одинаково призывал и закон ветхозаветный, и Евангелие Иисуса Христа. К это­му же неустанно влечет сердце и голос верующей совести.

Итак, ясно, что цель христианской жизни — в совершенствовании, в достижении возможной святости. Это именно и осмысливает жизнь человека, когда он восходит от силы в силу, развивается, духовно богатеет, увеличивает число богоданных талантов. С этой точки зрения вполне понимает христианская совесть, что грешник и мытарь могут ока­заться более близкими к Божьему Царству, чем праведные фарисеи, остановившиеся на определенной ступени свое­го благочестия. Смысл жизни — в движении вперед, совершенствовании, развитии. Это в одно и то же время и долг человека перед волей пославшего его в мир Отца, и закон всякой органической жизни в самом физическом мире.

И однако, хотя все это так несомненно, есть много такого, что вовсе не позволяет проводить параллель меж­ду обычным пониманием смысла жизни в ее стремлении к совершенству и христианским взглядом на жизнь. И в данном случае я разумею не различие содержания идеала совершенства и путей к нему, но отношение самого человека к процессу своего совершенствования, такое отношение в христианстве, которое не позволяет опреде­лить смысл христианской жизни как стремление к совершенству. Долг — да, естественное направление жизни — да; но смысл ее? Обращу внимание на один равно поражающий и несомненный факт.

Во все времена встречались люди, которые, иногда при самой жизни своей, а нередко уже по смерти своей, признавались человечеством за великих людей. Были такие люди и в истории Церкви. Это те, кого обычно назы­вают святыми, т. е. наиболее совершенными среди людей. И если обратиться к сердечной исповеди этих людей, которые для нашего сознания являются носителями света Христова в мире, то нигде не встречается более искрен­него, глубокого, сердечно проникновенного сознания своей грешности, своего бессилия, убожества всяческого, как именно у этих светочей христианской веры и жизни в их писаниях и беседах. И согласитесь, что если так, то невольно возникает вопрос: если святые сознавали так ясно и больно свое ничтожество и с этим сознанием от­ходили к Богу своему, то как же можно видеть смысл жизни в совершенствовании и святости, которых никто из ве­рующих в Бога не достигал в своем сознании? Полагать смысл жизни в абсолютно недостижимом невозможно. И здесь нельзя было успокоиться на мысли о том, что важен не результат, но процесс. Пусть, мол, полное совер­шенство недостижимо, но совершенствование — вот смысл и нравственное удовлетворение для жизни. На этом также нельзя успокоиться, как и на стремлении достигнуть святости. "Кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту