Христианство: трудные вопросы - страница 38

Бог соглашается с Саррой, когда та требует удалить Агарь и Измаила. Исаак остается единственным ребенком, и других не будет.

И вот этого единственного, давно обещанного, так долго жданного Господь требует Себе в жертву.

Будь у Авраама десяток детей — он бы не был так потрясен. Не от одного Бог произведет народ, так от другого. Сарра поплачет и успокоится — успокаиваются же хананеянки. Но этот — единственный, другого не будет; даже Измаил ушел. Если Бог примет эту жертву, Он нарушит Свое слово, обещание благословить Авраама в потомках.

Авраам не колеблется, услышав: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» (Быт. 22:2). Но не потому, что он мало любит Исаака. Он слишком долго ждал этого мальчика, чтобы не любить его.

И не потому, что он считает — Бог имеет право быть жестоким: ведь торговался же он с Богом за Содом ради своего племянника Лота (Быт. 18:23–33).

Нет — Авраам верит, что Бог не нарушит Своего слова. И когда он говорит Исааку: «Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой» — это не попытка успокоить мальчика: Авраам верит, что так оно и будет. Верит, что Бог не нарушит слова, данного об Исааке, о том, что в Исааке Аврааму будет потомство и что с этим потомством будет заключен Завет. Он говорит слугам, что они вернутся с сыном, — и не лжет. Равно как, говоря: «Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой», он отнюдь не врет юноше, успокаивая его. Он верит, всем сердцем верит, что Бог Своего слова об Исааке не нарушит. Он говорит ровно то, что думает: Бог усмотрит Себе агнца.

Апостол Павел понимает этот фрагмент именно так: «Ибо он думал, что Бог силен и из мертвых воскресить».

Еще одно популярное заблуждение — что Господь позволяет Аврааму оставить Исаака в живых в качестве награды за его верность. Вовсе нет. Бог не отменяет жертвы в виде добавочной награды — Он засчитывает ее. Исаак принесен в жертву Богу, он принадлежит Богу, и все потомство его. В этом и есть глубокий сакральный смысл этой истории.

Ольга Брилева

Значит, не нашлось. Не в смысле «людей получше», а в смысле — «у Бога». Язычнику (и в особенности праведному язычнику!) в целом свойственно руководствоваться, во-первых, своей волей, а во-вторых, своими понятиями о том, что такое добро и зло. Это звучит, как парадокс а-ля Бернард Шоу, но чем праведнее язычник и чем выше он поднимается над своими пороками, тем труднее ему одолеть свои добродетели. Александр Македонский был не только гениальным полководцем, но и очень хорошим человеком, его благородство, великодушие и доброта сделали бы честь, наверное, любому из нас. Чем это кончилось? Он потребовал поклоняться себе как богу. Его добродетели были настолько очевидны ему самому, что он потребовал от других почитать их в себе, он совершенно серьезно уверовал в то, что он сверхчеловек, потому что окружающие его люди этими добродетелями не обладали в той же мере. В этом беда любой языческой праведности: чем больше добродетели человека, тем больше его гордыня. Поэтому, если бы Бог обратился не к Моисею, а к тому, кого мы назвали бы «хорошим человеком», Он, скорее всего, услышал бы: «Я должен рассорить евреев с египтянами и повести их в пустыню только ради того, чтобы они в Тебя уверовали? Тысячи жертв — лишь ради этого? Извини, не могу, да и кто Ты такой, чтобы мне приказывать?»

И получается, что такой хороший человек часто неспособен действовать тогда, когда требуется решительность и непреклонность. Будучи предоставлены себе, добродетели «сходят с ума» и норовят занять не свое место. Доброта понуждает нас уничтожать младенца во чреве («право женщины на свое тело»), милосердие ратует за умерщвление стариков («право каждого уйти достойно»), а справедливость — за то, чтобы налоги с бедных шли в пользу богатых (а кто против — тот на самом деле Шариков, «взять и поделить!»). И любой, кто попытается здесь что-либо переменить, увидит в первую очередь, что страдают те самые его ближние, ради которых он затеялся с переменами. Он услышит, как услышал Моисей: «