Хроника парохода «Гюго» - страница 21

стр.

На трап ступил, поднялся. Стена наполовину готова, хорошо. А рядом подвески свалены, концы клубком, и на них матросы, назначенные красить, сидят. Уж и дымков нет, скурили сигаретки. Задал вопрос: почему перекур затянулся? Оказывается, высчитали, что работы на час, а там полчаса до ужина останется, ничего другого не успеть, так какая разница, сейчас полчаса извести или потом. Естественно, возразил; ну, раскипятился немного. Может, чего лишнего сказал? Нет, вроде ничего...

И тут взрывается до сих пор молчавшая Алферова. Истинным образом взрывается, вроде гранаты, вскакивает и начинает орать... Ну, может, не орать, точнее, громко говорить. «Ты, — заявила, — боцман, запомни, что мы не рабы и слушаем тебя не потому, что глупее или не можем сами найти, где что делать. Слушаем потому, что во всяком деле нужен распорядитель, командир. Вот ты и командуй, а не шпыняй нас по мелочам. Дал урок и скройся, а не выполним — накажи. Нам судно не меньше твоего дорого».

Вот чего бабий язык намолол. Ей бы и ответить, Алферовой, мол, ученого не учат: Стрельчук на море столько, сколько и ее жизни девичьей не прошло. А лучше бы отрезать: в старину — да что в старину, почитай, до самой войны — не очень женский пол на палубу приглашали. Примета дурная, да и факт налицо: не пароход, а одесский привоз получается, базар...

И зря он всего этого не высказал в лицо Алферовой. Чтобы знала свое место. Старпому, что ль, теперь пожаловаться? Н-да... Теперь выйдет, не на нее жалуешься — на себя.

Сколько уж он лет боцманит, разные над ним старпомы властвовали, а вот такого, как здешний Реут, не попадалось. Когда встретились в Сан-Франциско, когда присмотрелся к нему боцман, старпом даже понравился. Лихо дело знает и к цели железно идет. Стрельчук сам бы таким старпомом был, если бы не написано ему на роду боцманом до гробовой доски плавать. А вот отношения не склеивались. И не то что с поблажкой какой — обыкновенные. Выговоров серьезных Реут вроде не делал, за промахи не корил, а подойдет Стрельчук к старпомовой двери, постучать соберется — и ноги слабеют, и пот на лбу. Что за оказия? Ведь по делу пришел и полста честно прожил, а состояние такое, будто шкода за тобой водится... Оттого, наверное, и суетлив стал и покрикивать начал на матросов поболе, чем требуется. Реут, он ведь слов не тратит, приходится за него добавлять.

В мыслях Стрельчука снова возник ботдек, матрос Алферова со сжатыми кулачками...

Отчего он растерялся? А оттого, что Реут появился в самом дерзком месте алферовской речи. Из-за него и слов не нашлось, чтобы достойно ответить настырной девчонке. А старпом будто его и не заметил, Стрельчука, и вообще никого не заметил. Только сказал: «Алферова, зайдите после работы ко мне». Сказал и ушел, точнее — провалился, потому что он всегда возникает неожиданно и так же исчезает.

И стало вдруг всем скучно и неловко. Напрасно вышла катавасия и перебранка. Один Щербина ухмылялся, довольный. Первым и взял конец подвески, стал ее прилаживать.

«Щербина — черт с ним, — подумал Стрельчук, — а вот Алферову я зажму; как пить дать зажму, узнает, каково на боцмана кидаться...»

Подумал и сказал себе, что не это, однако, главное. Чего уж Алферова со старпомом балакала — их дело. Но почему Реут ему, Стрельчуку, ничего не сказал про случившееся, никакой оценки строгим его действиям не дал? Ведь небось слышал все. А явился боцман к нему на вечерний доклад — и только «да», «нет», дела на завтра распределили, и можешь топать вниз, сидеть на койке хоть до утра.

«Чисто слуга какой, — мучался Стрельчук. — Чисто тебе, кроме краски и якорей, ни о чем думать не положено. Вот закавыка!»


Реут знал, что Алферова вот-вот войдет, и был готов встретить ее, спокойно стоя у иллюминатора, будто разглядывая что-то за стеклом, и слова, которые предстояло сказать, сложились еще на ботдеке, во время ее ссоры с боцманом. Все продумал заранее, но, когда вошел в каюту, хотел повесить фуражку, заметил, что красный морфлотовский флажок в завитках «краба» ослаб, чуть покривился, и он сел за стол, принялся поправлять, сердясь, что сразу не получается, даже воротник и верхнюю пуговицу на кителе расстегнул, чтобы стало удобнее, чтобы поскорее справиться с флажком и водрузить фуражку на крюк.