Хроники жизни сибиряка Петра Ступина - страница 2

И даже если предположить, что мемуары и в самом деле писались автором лишь для собственных детей и внуков, которым он не желал сделаться «не помнящими родства Иванами», созданный им текст приобретает более широкий и – не надо бояться громких слов – общечеловеческий смысл. Потому что иметь такого отца, деда, брата (дядьку, племянника, кузена, кума, свата) – единственная надежда для огромного большинства живущих на земле людей избежать упомянутой выше смерти во второй раз. Вот, пожалуй, основная мысль, с которой эти (отчасти, наверное, действительно семейные) воспоминания, предлагаются читателям.

Если же продолжить начатое рассуждение, то становится ясно, что Пётр Ступин принимает на себя и достойно исполняет долг памяти не только перед близкими людьми, но и перед родным иркутским краем. Все эти деревни, в части которых уже никто не живёт, много раз переименованные улицы, по которым большинство читателей никогда не ходило и не пройдёт, вся эта жизнь, состоявшая (как на самом деле и бывает) из повседневных забот, в которых далеко не всегда можно увидеть обостряющие наш интерес трагические или комические элементы – всё это отнюдь не «оживает» под пером автора, но просто-напросто сохраняется им и потому не умирает. И тогда приходит в голову, что повезло не только близким такого хорошо помнящего своё родство Петра Васильевича Ступина, но и земле, на которой этот человек родился и по которой ему довелось пройти.

Это впечатление усиливается тем, что автор нигде в тексте не декларирует своей любви к родному краю. У него и упоминаний о красоте сибирской природы – нет. А негромкое исполнение своего человеческого долга перед родной землёй – есть. И неожиданной реакцией при чтении его мемуаров оказывается хорошее чувство зависти к человеку, которому удалось совершить столь простой и в то же время такой (без всякого преувеличения) героический поступок.

Личный поединок Петра Ступина с силой забвения следует назвать героическим потому, что он взял на себя такой труд, не имея к нему никакой решительно специальной подготовки. Это хорошо видно по самому тексту мемуаров, которые лишены любых литературных приёмов, в которых даже встречаются элементарные ошибки и небрежности. Про эту повесть о жизни сразу же можно сказать, что она не только не была написана «литератором», но и не подвергалась «литературной обработке». Конечно, автор был щедро наделён большим природным талантом повествователя и обладал выдающейся силой духа, позволившей ему взяться «не за своё дело». Без этих качеств он не довёл бы задуманного до успешного завершения. Следует отметить ещё одну характерную особенность Ступина-автора – полное отсутствие каких бы то ни было графоманских наклонностей, выражающихся в потугах глубокомыслия и в доморощенных «красивостях слога». Он, вероятно, пришёл в мемуаристику потому, что понимал, насколько это было нужно ему и людям. Примерно так же, как когда-то попал на войну – просто, неизбежно и честно.

Несколько слов уместны, наверное, как раз о военной части воспоминаний. Прежде всего, потому что на этих страницах в полной мере проявились и лучшие качества авторской манеры изложения в целом. Очень сильной стороной оказываются документальность и честность повествования. И точка зрения. Можно сказать, так – конкретный взгляд из конкретного окопа. Это бывает редко.

Дело не только в том, что чаще судить о войне приходится по мемуарам военачальников, обычно мыслящих оперативно-тактическими категориями, где не остаётся места для человека. Дело ещё и в том, что большинство авторов пишут всё же с определённым расчётом на ту или иную реакцию читателя. И тогда у них получается иной – пусть тоже по-своему честный, но уже иной – «взгляд». На войне с человека слетает в момент вся шелуха и его сущность (а в равной степени, как говорится, и «сучность») сразу становятся видны – там уже нет ни сил, ни времени на притворство. Вот эта очень достойная человеческая сущность автора видна в мемуарах постоянно. Рассказ ведётся спокойно, без аффектации. Впрочем, в нём постоянно возникают и отдельные очень живые картины. Но автор не берётся «создавать образы», а лишь воссоздаёт по памяти то, что может. И получается убедительно. А ещё в мемуарах Петра Ступина присутствует огромная недосказанность как фактор, усиливающий историчность написанного. Как говорит сам автор: «всё не опишешь и многое забылось» (стр. 110). В полной мере сказанное выше относится и к описанию мирной жизни – довоенного детства и послевоенного времени.