Хвост тигра в джунглях - страница 4

— Черт побери! — сказал Брайен.

Дверь была тяжелая, деревянная, очень старая и к тому же со слишком тугой пружиной. За ней оказалась еще одна дверь, из толстого матового стекла. Промежуток между двумя этими дверями был похож на кабину лифта. Деревянная дверь гулко захлопнулась, Шелтон шагнул, протягивая руку, и вдруг почувствовал на секунду, как странные мелкие иголочки пронзили все его тело с ног до головы; он ощутил жгучий короткий зуд. Пять суток безостановочной езды просто так не проходят, решил Шелтон, открыл стеклянную дверь и вошел в бар.

Бар был светел и пуст. Люминесцентные лампы лили с потолка холодноватый белый свет, освещая пустой зал со столами, на которых аккуратно, ножками вверх, стояли стулья. За стойкой тоже никого не было. Что-то было не так, как надо, и некоторое время Шелтон стоял, озираясь и пытаясь сообразить, что же не в порядке. То, что посетителей не было, легко можно было понять — не сезон. Поток туристов хлынет по дороге несколько месяцев спустя, когда начнутся летние отпуска. Сейчас же непонятным было другое, и Шелтон увидел вдруг — что.

Это были окна. Темные окна. Свет лился только с потолка, от ламп.

Шелтон отошел к окну, отдернув легкую прозрачную занавеску. В стекле он увидел собственное отражение, а за стеклом — черноту. На секунду Шелтон подумал, что окна снаружи закрыты ставнями, но это было не так. За стеклом не было абсолютной черноты, надо было просто приглядеться. За окнами была ночь.

Шелтон отошел и сел, машинально сняв стул со стола.

— Ну, — сказал он вполголоса, — что-то тут не так. Когда я сюда входил, солнце еще не село.

Он посмотрел на часы, мучительно размышляя, мог ли он напиться до такой степени, чтобы заснуть перед наружной дверью, не успев выйти, а проснувшись и забыв все, полезть обратно в бар. Впрочем, это была явная чепуха. А может, глубокий обморок? От удара по голове, например.

На часах прошло семь минут с того момента, как Шелтон затормозил машину.

Шелтон выругался, но не кинулся опрометью наружу. Часы шли. Солнце еще не село. За окном должно было быть светло; за окном же была ночь, и у Шелтона не возникало ни малейшего сомнения в этом, собственным глазам он верил; он увидел эту ночь, но понятия не имел, откуда она взялась.

— Затмение, что ли? — подумал он вслух.

Он встал, озираясь и раздумывая, стоит ли звать хозяина. Решив, что не стоит, Шелтон оглянулся на залитый светом зал и пошел к выходу.

Он взялся за ручку двери и вдруг почувствовал запах. Пахло горелой изоляцией. Шелтон открыл стеклянную дверь и остановился.

Промежуток между внешней и внутренней дверями был заполнен голубым прозрачным дымом. Дым, похоже, шел из щелей между досками стен. Голубые струйки расчерчивали обе стены вертикальными полосами от пола до потолка. По-прежнему сильно тянуло горелой изоляцией. Шелтону очень хотелось уйти, но он почему-то не решался пройти сквозь дым. Крикнуть: “Пожар!” и позвать хозяина ему даже не пришло в голову. Вся эта история ему нисколько не нравилась.

Дым вдруг пошел гуще, становясь буро-коричневым; струйки его поползли, оторвавшись от стен, параллельно полу, на середине они встречались с дымом из противоположной стены и свивались, скручивались, вращались.

Дым становился все гуще, все тяжелее, он тянулся из обеих стен, из пола и потолка; в середине медленно вращался густой непрозрачный столб, и новые струи дыма наматывались на него. Шелтон отступил на шаг, держа левой рукой дверь и не давая ей закрыться. Столб в центре вращался, уже мало походя на дым. Одно время пелена дыма, идущего из стен, закрыла все; в дверном проеме колыхалась сплошная бурая стена, но ни одна струйка не проникла в зал.

Дым вдруг быстро рассеялся, и сразу вместо него появилась мутноватая голубая кисея; и опять в дверном проеме качалась сплошная пелена, на этот раз полупрозрачная, и опять в зал ничего не проникало. Кисея рассеялась, темную вращающуюся массу окружило мягкое сияние. Столб, окруженный этим сиянием, все так же вращался, но теперь это был уже не столб, а грубое подобие человеческой фигуры. Голубое сияние становилось все ярче: фигура явно принимала человеческий облик. Сияние стало непереносимо ярким.