И каждый вечер в час назначенный... - страница 10
Я начала говорить о своих педагогах, но в нашей жизни так все взаимосвязано, так все переплетается крепкими узлами, что не всегда можно с легкостью виртуоза отделить главное от основного.
Бесспорно, нас окружали великие педагоги. Нашему курсу бесконечно повезло. Впрочем, ГИТИС — это не просто великолепный институт, где в то время paботали самые лучшие педагоги и артисты Москвы, но в данном случае на нашем курсе был просто «цветник» одаренных педагогов, среди которых значительной фигурой был и Николай Сергеевич Плотников.
Плотников учил нас не тому, как нужно играть, а наоборот: что нужно брать с собой в дорогу, что нужно хранить в себе, накапливать, учил нас будоражить свое сердце. «Только тогда,— говорил Плотников, — будете неповторимы и всегда интересны, когда сможете распознать: что волнует царя Федора Иоанновича, а что, предположим, Ромео и чем озабочен Отелло? Похожими друг на друга эти роли быть не могут, и только от вашего внутреннего богатства будет зависеть яркость и глубина образа».
В связи с этим вспоминается мой дипломный слектакгг «Мещане» по пьесе М. Горького. Я играла характернаую роль, роль Степаниды. О-о-о, как же трудно было худенькой студенточке, вживаться в образ далеко не юной кухарки. Я надевала огромные толщинки, чтобы носить все так называемые аксессуары, которые кухарка выносила на сцену, и вела свои диалоги. Сначала все шло очень нелепо и неумело. Тарханов сказал:
— Вижу, что тебе трудно. Попробуй поищи походку и смех.
Казалось бы, это только внешняя, формальная педагогика, а на самом деле — глубинный художественный ход. Он заставил меня прислушиваться к тому, как разные люди по-разному разговаривают, в данном случае — кухарки. Михаил Михайлович говорил: «Найди сначала походку, поищи, как она ходит, когда торопится или когда ее мучает ревматизм. И уже от этого у тебя пойдет ее внутреннее состояние, нащупаешь, как она разговаривает, а разговаривает она совсем не так, как ты, молодая и задорная птичка. Ищи достоверную речевую форму, чтобы это не было искусственным».
В нашей столовой я стала подслушивать разговоры девочек из сельских школ, работающих подавальщицами, каждое утро ходить на рынок, чтобы найти лексику своей героини, Xoдила долго, но все-таки нашла. Потом искала смех. Бродила по улицам Москвы, выпевая на все лады: «Ха-хаха-хахоха, хо-хо-хо...», пугая одиноких прохожих своими «поисками» и жуткой походкой в старых ботинках сорокового размера, Наконец когда я все это соединила и показала Тарханову, он закрыл глаза и после паузы сказал: «Ну... наконец-то... Ну, теперь уже хорошо... Ну, спасибо...»
Тысячу раз в своей жизни я была благодарна Тарханову, потому что он научил, как подходить к самой сложной характерной роли, где искать ее ниточки и от чего отталкиваться,
Институт дал мне великое богатство — объемную школу знаний. Теперь я уже знаю, как подойти к трудному замку, к которому нет ключа, я знаю, как нужно открывать самые сложные замки — роли. И именно так я учила своих студентов. Многие мои ученики, например, Любаша Мартынова — веселая, озорная хохотушка — убедительно играла у меня живую, активную 60-летнюю старуху. Зоечка Белохвостик, будучи студенткой, абсолютно без грима, без морщин емко и точно существовала в роли матери, далеко не молодой женщины, имеющей пятеро детей (спектакль «Мать» К. Чапека). Я подарила им уроки Тарханова, уроки моего педагога...
«Только те интонации и жесты правдивы,— говорил Михаил Михайлович,— которые являются результатом внутреннего посыла, их рождающего. Если сегодня ваш посыл сердца очень яркий и мощный, то тогда и жесты будут ярче и сильнее. Завтра посыл меньше и жесты могут быть менее яркими. И не старайтесь сделать их искусственно более яркими — вы только сфальшивите. А если вы внесете в творческий момент ощущение работы и пота, вы сфальшивите вдвойне. Никакой физической усталости не должно быть на сцене».
Наша профессия чрезвычайно сложна — она требует каждодневного внутреннего беспокойства, поиска, наблюдений. Однажды я увидела женщину с необычной походкой. Я ходила за ней около часа. Она в магазин — и я за ней, она в переулок — и я за ней. Вот это и есть та поисковая, черновая работа, которой учили мои педагоги.