И. Мышкин – один из блестящей плеяды революционеров 70-х годов - страница 7

.) дан ход». Приведя это положение в одной своей заметке, Мышкин тут же напомнил читателям о фактах, показывающих, что крестьяне еще несколько лет тому назад сами предлагали строить школы «без пропаганды со стороны губернатора и председателя губернской управы»^>15.

Высмеивая либеральную шумиху о «новой эпохе» в области школьного дела, Мышкин подводил читателя к выводу, что дело заключается как в неумении и нежелании земств серьезно взяться за дело, так и в помехах со стороны царских властей.

Верным показателем усиливающегося критического отношения Мышкина к действительности, направленности его высказываний против существовавших в царской России порядков было то, что царские власти начали «оказывать ему внимание», подвергая его корреспонденции преследованию. Такая судьба постигла, например, его статью о положении новгородских крестьян, в которой Мышкин, опираясь на официальные данные, хотел на цифрах опровергнуть болтовню о крестьянах как «о господах в цилиндрах». Разрешения на публикацию корреспонденции Мышкину получить не удалось. При этом власти сослались на запрещение публиковать что-либо по податному вопросу. Несостоятельность этого аргумента была ясна для Мышкина уже из того, что этот вопрос в то время довольно широко обсуждался в печати. Было очевидно, что царским властям не понравилось самое направление статьи и ее тон.

Подобным образом были запрещены два других издания, задуманные Мышкиным в то время.

Дело в том, что, видя жалкую роль, которая отводилась на земских собраниях гласным из крестьян, и желая как-то помочь им, Мышкин задумал издать дешевую книгу для широких масс народа о значении земств. Но и эта книга показалась властям опасной и, несмотря на всю невинность своего содержания, была запрещена.

Второй книгой, которую Мышкин также не смог выпустить по независящим от него обстоятельствам, была публикация материалов о положении солдат в царской армии. Как уже упоминалось, эти материалы Мышкин долго и тщательно собирал по военно-судным делам архивов. Выйдя в отставку, он попытался эти материалы опубликовать. Мышкин рассчитывал, что эта публикация будет способствовать облегчению тяжелого положения солдат. Он наивно надеялся, что либерально настроенные военные деятели, готовившие тогда военную реформу о введении всесословной воинской повинности, захотят учесть его документы. Царская цензура категорически запретила и это издание.

Следует отметить, что первые столкновения Мышкина с цензурой на его личной судьбе заметно не отразились. Внешне все обстояло вполне благополучно. Он пользовался репутацией «благонамереннейшего стенографа». В дополнение к обязанностям правительственного стенографа его как опытнейшего московского стенографа пригласили стенографировать судебные заседания в Московский окружной суд.

Многочисленные процессы, на которых стал присутствовать Мышкин, дали ему богатый материал для размышлений. Он убедился, что простой человек беззащитен в судебных дебрях. Познакомившись лично со многими деятелями хваленого пореформенного суда, Мышкин обнаружил, что они являются «искателями золота и чинов». Много раз он наблюдал, как прокурор, только что рьяно добивавшийся осуждения обвиняемого, после заседания говорил в кулуарах суда: «А улик-то совсем не было, я никак не думал, чтобы присяжные обвинили!» Многочисленные примеры убедили Мышкина, что во многих случаях гласность на суде отсутствовала, что на местах никаких изменений к лучшему не произошло и все зависит от произвола администрации и полиции. Поэтому он стал смотреть на суд, как на пустую формальность. Он видел, что на заседаниях суда послушные царскому правительству чиновники штампуют заранее заготовленные приговоры. «А что касается до нравственного значения приговора политического трибунала, – отмечал он, – то может ли позорить человека осуждение, произнесенное судом, который приговаривал в каторгу Новиковых, Радищевых, Чернышевских?»^>16

Хорошо запомнилось Мышкину его присутствие на заседаниях суда, разбиравшего в начале 1873 г. дело С. Нечаева[6]. Дело слушалось как уголовное. Тем не менее фактически это был политический процесс. Избранная публика пропускалась в зал под строгим надзором чуть ли не самого прокурора. Мышкин оказался единственным стенографом, допущенным на судебные заседания.