И один в поле воин - страница 8

– Прости меня, что я заставил тебя вспоминать о тяжелом, но имей в виду – мы, разведчики, должны обладать железным сердцем и стальными нервами.

Еще долго расспрашивал Бертгольд Генриха о работе на Востоке, интересовался фамилиями, датами, фактами. Генрих охотно отвечал и сам, казалось, увлекся воспоминаниями.

Коккенмюллер сменил уже пятую ленту на магнитофоне, тайно установленном в смежной комнате, а Бертгольд все расспрашивал.

Когда Генрих поздно вечером ушел к себе, Бертгольд еще долго не ложился, сверяя записи на ленте с документами, присланными из Берлина. Отчет Зигфрида фон Гольдринга за 1937 год целиком подтверждал то, что говорил Генрих фон Гольдринг осенью 1941 года.

Итак, Бертгольд не ошибся, усыновив наследника своего друга.

Генрих фон Гольдринг вскочил с постели, словно его подбросило пружиной.

Уже несколько недель, как он перешел линию фронта и все никак не может привыкнуть к новой обстановке, к мысли, что все осталось позади. Правда, все сложилось для него хорошо, даже слишком хорошо. А может быть, именно в этом и таится опасность? Человек, когда все идет гладко, ослабляет внимание, теряет ежеминутный контроль над своими словами и действиями. Не повредит ли ему, например, чрезмерная благосклонность оберста Бертгольда? То, что он стал вводить Генриха в курс дела еще до присвоения ему офицерского звания?

Конечно, оберст заручился поддержкой командира корпуса генерал-лейтенанта Иордана. Генерал очень заинтересовался историей молодого барона фон Гольдринга и сам хлопотал перед ставкой главного командования о присвоении Генриху звания офицера. Генерал Иордан прав, утверждая, что советские офицерские школы дают не меньше знаний, чем немецкие. Вероятно, согласовано с генералом и то, что Генрих остается при штабе и будет работать именно в отделе 1-Ц, под непосредственным руководством Бертгольда. Нет, с этой стороны нечего ждать неприятностей. Откуда же в таком случае это чувство тревоги и подсознательного недовольства собой? Генрих перебирает в памяти все события последних дней. Да, он допустил ошибку – взялся за изучение работы отдела, вместо того чтобы завязать дружеские взаимоотношения со всеми офицерами штаба. Вполне понятно, что ему завидуют, что на него глядят косо, даже несколько настороженно…

Часы показывали восемь утра, а в комнате было еще совсем темно; за окном, как завеса, серела густая сетка дождя. Закурив, Генрих снова лег в постель. Следовало до мелочей, до малейших подробностей возобновить в памяти вчерашний день. Так он делает каждое утро. Это стало у него такой же привычкой, как утреннее умывание.

А минувший день особенно значителен: вчера Генриху присвоено звание лейтенанта немецкой армии, и по этому случаю он по совету Бертгольда устроил вечеринку для офицеров отдела 1-Ц…

Генрих вспомнил, с каким небрежным превосходством здоровались с ним офицеры, когда он как хозяин встречал их в дверях офицерской столовой.

Но как изменилось поведение гостей после тоста Бертгольда! Бертгольд и в самом деле провозгласил чудесный тост, скорее произнес маленькую вступительную речь. Генрих даже не ожидал от оберста такого красноречия.

Тактично намекнув на заслуги молодого барона перед отечеством, Бертгольд остановился на семейных традициях рода фон Гольдрингов, который дал фатерланду столько мужественных борцов и завоевателей. Несколько слов оберст посвятил самоотверженности своего друга, Зигфрида фон Гольдринга, и подчеркнул, что он почитает для себя великой честью заменить молодому барону отца. Это последнее сообщение произвело огромное впечатление на офицеров штаба. Все высоко подняли бокалы, встали и выпили за светлую память Зигфрида фон Гольдринга, затем провозгласили тост в честь оберста Бертгольда и Генриха.

Атмосфера вечера сразу изменилась. В отношении офицеров к Гольдрингу не было уже ни холодной замкнутости, ни подчеркнутого превосходства. А когда оберст, словно ненароком, обронил, что Зигфрид фон Гольдринг оставил сыну не только славное имя, но и свыше двух миллионов марок, в глазах присутствующих Генрих прочитал откровенное, неприкрытое подобострастие.