И оживут слова, часть II - страница 2

Стихия хванов – воздух. Я вновь повернулась в сторону окна. Но откуда тогда дождь? Помнится, во дворе Радима Альгидрас говорил, что не умеет делать ничего волшебного, мол, ерунда это все. Но еще тогда мне показалось, что он темнит. Думаю, я не ошиблась, предположив, что его фантастическая меткость – результат умения управлять ветром. Так же, как сегодня в моем сне Алвар управлял своей стихией – огнем. Я попыталась в мельчайших подробностях восстановить окончание видения. Я не могла быть уверена, но отчего-то мне казалось, что дождь стал сюрпризом для Алвара. Ветер – нет, а вот ливень… Я вновь подумала о том, что Альгидрас разжигал костер из мокрых дров. Означает ли это, что ему повинуется и святыня из монастыря? Но как такое возможно?

Я встала с сундука и прошлась по комнате. Два шага до кровати Добронеги, поворот, четыре шага до моей… Выходит, и в этом он соврал. Я повторила маршрут, с силой сжимая виски, и вдруг поймала себя на мысли, что головокружение и слабость, преследовавшие меня в Свири, больше не возвращаются. Неужели святыня передумала?

Завершив блуждание по комнате, я рухнула на остывшую постель, с досадой признавая, что никаких выводов, кроме очевидной волшебности Алвара и Альгидраса, я сделать не могу. Прав был чертов мальчишка. Аналитик из меня никудышный. А может, я все придумала? Может, нет никакого волшебства? Может, это был просто сон? А вчера на торгах мне просто стало плохо? И Алвар был совершенно не причем. А Альгидрасу поплохело за компанию. Или от встречи с давно утраченным братом… Я нервно рассмеялась, зажав рот рукой, чтобы смех не перерос в истерику, и уже почти сумела убедить себя в том, что это все сон, когда дверь скрипнула, и в комнату вошла Добронега. Подол ее платья был мокрым и грязным, она шагнула к стене, протянула к теплому боку печки покрасневшие руки и только тут заметила, что я не сплю.

– Ты почему не спишь, дочка?

– А ты?

Добронега провела озябшими ладонями по боку печки, покачала головой, разглядывая свой подол, открыв сундук, достала из него чистую рубаху и только потом повернулась ко мне. Я видела, что она не хочет мне отвечать.

– Накануне с выгона Добруш не вернулся, – все же произнесла она.

Я мысленно перевела информацию. Выгон – это когда коров уводят далеко пастись, а потом возвращают все стадо домой. Добруш… Добруш… Если Добронега назвала имя, значит, они знакомы. Я попыталась вспомнить, нет ли в свирской дружине такого воина. Сообразила, что вряд ли воин пас здесь коров. Потом попыталась вспомнить, знакомилась ли я с кем-то из местных, поняла, что я безнадежна, и прямо спросила:

– А Добруш это?..

– Добруш – это… – эхом повторила Добронега и, стянув с себя платье, начала переодеваться в сухое. Я отвела взгляд, с досадой отмечая, что она снова тянет время.

– …Это мальчонка, из местных…

Мое сердце заколотилось с такой силой, что я всерьез испугалась панической атаки. Я сглотнула, стараясь успокоиться и малодушно подумала об отваре. Прямо сейчас я бы не отказалась его выпить и проспать сутки.

– Нашли? – сипло спросила я.

Добронега посмотрела на меня внимательно, точно что-то для себя решая, а потом мотнула головой.

– Полежу я. Продрогла, – негромко проговорила она.

– Я могу помочь? – так же тихо спросила я.

Добронега снова покачала головой.

– Ты поспи. День сегодня долгий будет.

Я послушно задула лампу и забралась под не успевшее просохнуть одеяло, мысленно повторяя как мантру: «Это все сон. Это не по-настоящему». Зажмурившись, я натянула на голову одеяло, мечтая о чуде и стараясь не думать о судьбе малыша, который не вернулся домой прошлым вечером.

До утра я так и не сомкнула глаз, боясь, что стоит мне задремать, как я увижу продолжение истории с привязанным ребенком. Я предпочитала малодушно думать, что все закончилось хорошо и тот самый Добруш – это какой-то другой мальчик.

Утро развеяло мои иллюзии. Девочка, принесшая нам с Добронегой завтрак, шмыгала покрасневшим носом и то и дело утирала глаза рукавом. Добронега молчала и зябко куталась в шаль, и я даже всерьез начала волноваться, не заболела ли она после ночных поисков. Однако мать Радима рассеянно отмахнулась от моего вопроса о здоровье. Было видно, что мысли ее далеко.