И сердце пополам - страница 17
Жизнь Саши подчинялась простейшему режиму: занятия — дом, занятия — дом, иногда — выставки и пленэр. Изредка — театр. Ну и всё.
И то, что раньше так радовало Анну Борисовну, начинало всерьёз беспокоить. Очень не хотелось ей, чтобы дочь повторяла её судьбу.
— Познакомилась бы уж с кем-нибудь, погулять бы сходила, — порой забрасывала пробный шар Анна Борисовна. — Юность быстро пройдёт, оглянуться не успеешь.
— Ну ты ведь не знакомилась и не гуляла, и ничего, — парировала Саша.
— Вот именно, что ничего. Ничего хорошего, — вздыхала Анна Борисовна.
— Мам, ну не нравится мне никто. Все они какие-то… не знаю… Скучно мне с ними.
Анна Борисовна искренне удивлялась:
— Да ты ведь и не общаешься ни с кем. Наверняка есть и среди ваших художников достойные ребята. Ты присмотрись, может, кто-то и понравится. И потом, я не говорю тебе крутить романы. Я просто хочу, чтобы ты общалась со сверстниками. Хоть немного.
— Как, мам? Подойти к какому-нибудь парню и сказать: общайся со мной? Да на меня посмотрят, как на сумасшедшую. Меня, если честно, и так считают… странной.
— Нормальная ты! Но… как-то же все общаются?
— Я понятия не имею, как все общаются. На меня никто внимания не обращает. Нигде. Никогда. И знакомиться со мной никто не рвётся. Пойми: я никому не интересна.
— Я не понимаю… — растерянно бормотала Анна Борисовна. — Ты ведь такая умница у меня. И ты такая хорошенькая…
Саша пожимала плечами.
— Видимо, не такая уж. Да, мам, серьёзно, меня всё это не волнует вот вообще нисколько. Мне и так хорошо.
Говорила она вроде и беззаботно, даже улыбалась, а в зелёных глазах плескалась грусть. И сердце Анны Борисовны рвалось и кровоточило. Она, всесильная и несгибаемая, тут оказывалась совершенно беспомощна.
= 12
Очередной вызов в деканат убил всякую надежду на чудо.
Сам декан, Игорь Матвеевич, вроде бы даже Глебу сочувствовал, но, увы, помочь нечем не мог. Ну, понятно — переть против Фурцевой означало бы ссориться с ректором. Кому нужны такие проблемы ради какого-то студента?
Так что Глеб Игоря Матвеевича вполне понимал, но также понимал, что это его «ну, попробуй как-нибудь договориться с ней, ты же умный парень» абсолютно бессмысленно. После того, как она поизгалялась над ним на пересдаче, это более, чем очевидно. Да и сам декан наверняка это осознаёт.
Тем не менее Глеб подошёл к Фурцевой ещё раз «попробовать». Даже не совсем так, он её просто случайно встретил в коридоре, ну и остановил, раз уж встретил. Только и успел произнести: «Здравствуйте. Я по поводу экзамена…»
А она его не просто оборвала, не дав досказать, не просто отправила восвояси, как раньше, а наговорила столько гадостей, что он аж онемел от неожиданности. В первый миг. А во второй негромко, но отчётливо бросил ей в лицо:
— Да пошла ты со своим экзаменом!
Тогда онемела Фурцева, надолго ли — выяснять Глеб не стал, развернулся и ушёл, понимая, что вот теперь всё, можно даже не трепыхаться. После его напутствия она наверняка и до сессии дожить не даст.
— Вот так прям и сказал: пошла ты? А она точно тебя услышала?
Они с Тёмой Тошиным сидели в университетской столовой. Тошин с аппетитом поедал макароны с тефтелями, а Глеб с тоской наблюдал за ним. Самому в горло ничего не лезло, хотя когда он ел? Вчера только. И всё равно не хотелось.
— Да точно услышала. У неё физия такая сделалась, — Глеб неопределённо махнул рукой вокруг лица. — Неописуемая. Короче, надо видеть.
— Офигеть, она тебя довела!
— Не то слово. Знаешь, по-моему, Фурцева реально шизо. Слышал бы ты, Тёмыч, какой бред она несла.
— А я не удивлён, кстати. Я всегда говорил, что у неё крыша едет.
— Да там не то что едет, там вообще, по ходу, крыши давно нет. Обозвала меня, коза, подонком аморальным. Прикинь? Ну прогулял я её пары — это, конечно, капец как аморально. Какую-то ересь мне задвигала, мол, к кому я теперь буду приставать, чтобы она мне поставила экзамен.
— В смысле, приставать? — спросил с набитым ртом Тошин.
— В смысле, домогаться.
— А к кому ты домогался?