И сколько раз бывали холода - страница 5

— Чего воешь? — спросил он.

Я ответила честно:

— Домой хочу!

— Пошли, — сказал он просто.

— Как?

— Как-как… — он пожал плечами, — По улице. Дорогу знаешь?

Был шестой час утра. Мы шли по пустынным улицам. Это оказалось так легко — раз, и ты уже не больничная собственность. А до дому-то пять минут. С одной улицы свернуть, на другую подняться. И вот уже наш дом, утонувший в весенней зелени. Розовые стены, низкий деревянный забор, и целое море ландышей. Дедушка когда-то принес из леса несколько кустиков, разрослись… На черемухе цветы будто кружево… Майская зелень — изумрудная, райская.

— Все эти запоры и режимы — фигня, — сказал Митя, — Видишь, как просто? Не реви больше. Хоть каждое утро бегай к своим — чай пить. А теперь пойдем со мной, чего покажу.

Не заходя домой к нам, мы повернули, и медленно пошли обратно. Больница стояла у подножия горы, склоны которой покрыты сосновым лесом. Ослабленным детям полезно дышать воздухом, пахнущим хвоей.

Гора невысокая, подняться на нее — дело нескольких минут. Но вид оттуда — это я знала уже — открывался дивный.

— Пошли, залезем, — сказал Митя.

И мы стали взбираться на гору. Временами кашель настигал меня, но если я медлила, Митя протягивал руку, и заволакивал меня на очередной пригорок. Тропок тут не было, но высокие травы в росе. Столько росы, что можно купаться в ней. И запах… Пахло хвоей, и медом, и черемухой….

Мы стояли наверху и смотрели — на город, лежащий под нашими ногами, тонущий в зелени. На горы, кольцом огибающие его — так широко, вольно, неторопливо… На синюю ленту Волги — уже совсем вдали…

Мир, большой мир был вокруг меня. И теперь я понимала, что врачи и сестры, которые казались мне хозяевами жизни, и могли послать в пыточную — делать уколы, или глотать зонды… — вовсе не были моими хозяевами. Все будет хорошо, и я выздоровею, и вернусь сюда, и все это ждет меня. И будут медленно наливаться алым цветом ягоды земляники, и новые цветы расцветут. Надо только скорее, скорее возвращаться….

— Репина бы нашего сюда, — сказал Митя, но доброй была его улыбка. Он сидел на корточках и переживал, что Валька всего этого не видит, — Что-то в этот раз с нашим шкетом все серьезно.

Когда мы шли назад — спуск был очень крут и скользок от хвои. Я сорвалась, ойкнула, больно шлепнулась, и несколько метров ехала — по мягкой лесной подстилке из старых листьев, хвоинок и Бог знает чего еще. Митя, попытавшийся меня удержать, не устоял сам, и упал сверху.

— Мама! — пискнула я, внезапно придавленная его тяжестью.

На несколько мгновений спина Мити закрыла от меня здание больницы, я ткнулась в зеленую клетчатую рубашку, вдохнула запах, почувствовала тепло мальчишечьего тела. И ощутилось это — лаской. Той, которой мне не хватало.

Днем врачи сочли, что мне стало лучше. Видно я здорово откашлялась там, в лесу.

А Валька был так же слаб, пожалуй, даже еще слабее. Говорили уже про областную больницу. Врачи и сестры все чаще заходили к Вальке, все ласковее звучали их голоса, и все страшнее мне было.

В ту ночь мы долго не спали. И дежурная медсестра не мешала нам, не требовала погасить свет — наверное, потому, что сама то и дело заглядывала к Вальке. Он лежал, дышал тихо-тихо, и голос у него тоже был чуть слышный. А я держала тяжеленную книгу — «Дети капитана Гранта», которую дедушка — нонсенс — разрешил взять из домашней библиотеки. Я не столько читала, мне было жаль Вальку — тащить его через многословие автора — сколько переворачивала страницы, показывая ему картинки, и рассказывая.

— Видишь? Они перешли Кордильеры, а потом долго ехали через пампасы, изнемогали от жажды. И когда, наконец, добрались до реки, то зашли в нее прямо на конях и готовы были выпить всю эту воду — такую холодную и чистую. А ночью они легли спать в загоне для скота — он называется армада. И у них было немного альфафары, это такое сено.

— Альфафара, — повторил Валька пересохшими губами.

Волшебное, легкое на языке слово.

— А потом на них напали красные волки… Бесчисленное множество красных волков… Смотри…

Мы переворачивали страницы, и дошли уже до бури в Индийском океане. «Ветер дул со скоростью четырнадцати узлов секунду, — не умея уж тут пересказать, читала я, — Он бешено свистел в снастях. Металлические тросы звенели, словно струны, по которым ударил чей-то гигантский смычок. Блоки сталкивались друг с другом. Снасти с режущим свистом двигались по своим шероховатым желобам. Паруса оглушительно хлопали, как пушечные выстрелы. Чудовищные валы уже шли на приступ яхты, которая, как бы смеясь над ними, словно морская ласточка, взлетела на их пенившиеся гребни».