И снова о спасении котиков [сетевая публикация] - страница 5

Одно только парни нам сказали. Верней, говорил Саша, главный и разноглазый (оранжевый кошачий глаз его стал карим, а второй остался зелёным), остальные поддакивали.

— Батя мамку пальцем не тронул! — заявил Саша. — Никогда! Никогда не тронул бы. Он даже когда совсем бухой был, только плакал и на коленях ползал, прощения просил.

— Сашок верно говорит! — это Паша, с белой прядью в волосах.

— Дело говорит Сашок! — а это Лёша, с пигментным пятном на руке.

Поглядел я на них и вздохнул. «Что же отец ваш оговорил себя? — думаю. — А! понятно. Кого-то он выгораживал и не от добрых чувств. Шантажировали его. Как пить дать, угрожали детей загубить. Так что виновен он, виновен, хоть и не убивал… А кто убивал? Навряд ли сам заказчик. Челюсть там чья? Стал бы сам мараться? Или другого сявку за сердцем послал, оборотня какого безмозглого? Может, нам с Витькой не одного ловить придётся. Но если жертва главного мерзавца даже не видела, как его искать?»

— Ладно, — говорю я, беру Серёженьку за плечо и в коридор веду.

— Коля? — он глазами лупает.

И только я в глаза его голубые поглядел, как мне новая идея явилась.

Жестоко убитых допрашивать — занятие трудное, долгое, мучительное морально и физически. Пока только поднимешь, несколько часов пройдёт. Не хотят они обратно, и их можно понять. А поднять их — даже не полработы. Будет поднятый в том же состоянии, в каком с жизнью попрощался, то есть в ступоре или в истерике. Пока из него хоть какие-то факты вытянешь, сам кукушечкой поедешь. Надёжность этих фактов тоже под вопросом. Я было решил, что начну с хорошей новости, скажу Вале-бедолаге, что дети её живы и под надёжной защитой, может, она подуспокоится немного…

Но есть ведь путь проще.

Тут, рядом со мной, ясновидящая.

— Погоди, Серёга, — говорю, — к Марье вопрос есть. Марья! Уж прости, не знаю, как по батюшке. Поможешь ли?

Марья голову к плечу наклоняет, глазищи свои бледные ко мне оборачивает — ей-ей, как сова. Не удивлюсь, если у неё, как у совы, глаза внутри головы в костяных футлярчиках.

Ничего ясновидящая вслух не ответила. Поглядела выразительно на мальчишек, на Ульяну с Нелли, на Серёгу, решительно к нам в коридор вышла и дверь кухни за собою закрыла. Не остановилась, ведёт дальше, в кошачью комнату. И там дверь закрыла, только после этого заговорила.

— Николай, — сказала, — мне жаль, но это так не работает.

«Ого, — думаю, — девка-то с настоящим даром. Не из тех, кому сначала всё опиши да объясни».

— Почему?

— Ясновидящая — не значит всемогущая. Если бы ты передо мной двух человек поставил и спросил, кто из них убийца, я бы без ошибки определила. Но ты хочешь, чтобы я нашла одного человека среди… всего человечества. И ни я, ни ты ничего о нём не знаем.

— Мрак и жмуры.

— Но помочь я готова, — продолжает Марья. — Честно скажу, очень боюсь мёртвых. Но понимаю, что дело важное. Поеду с вами завтра, если возьмёте.

Я на неё уставился, будто впервые увидел. Глазами лупаю почище Серёги. Не ждал такого. Знаю, что ясновидящие — кремень-люди, знаю, что внешность их обманчива и силы в них много, но всё равно не ждал.

— Благодарю, — отвечаю ей с уважением, — от всей души.

— И я! — Серёга вскидывается, — и я с вами! Я… попробую её успокоить…

— А вот этого не надо, Серёга, — говорю. — У тебя другая задача. Если за пацанами придут… Сориентируйся, уж пожалуйста, вовремя, постарайся. Чтоб этот скот валялся тут, пока его тёпленьким не примут.

Посерьёзнел Серёга. Кивает. Мерцают у него глаза, и брезжит за ними Сила, в миллион раз больше и Серёги, и меня, и всех нас… Меня аж озноб продрал.

Сориентируется мой клирик. Верю.

Мальчишки, как вызнал всё же Серёга, в тот день в школу пошли. Два урока было, а потом экскурсия. Очень они на эту экскурсию хотели — в Кубинку, танки посмотреть. Денег в семье не водилось, перебивались с макарон на картошку, а тут вдруг отец расщедрился. И на экскурсию дал, и на пообедать, и даже в кино сходить. Парни и рванули. Дома их ничего хорошего не ждало, отец хоть и добрый, но пьяный в дупель уже много дней, мать как привидение. Так что гуляли они до позднего вечера, пока с ног валиться не начали. Тогда только домой пошли — а у дома скорая и менты, шум-гам, соседей допрашивают. Братья только из-за угла выглянули и тут же спрятались. Они все трое на учёте в детской комнате стояли, за хулиганство и общую неблагополучность, и полиции не верили.