И так же падал снег - страница 27
— И не убудет! — стоял на своем Герман. — В двадцать шестом году было наводнение, и как зашла сюда вода, так и осталась на веки вечные.
— Как это осталась? — не унималась тетя Дуся. — Быть того не может!
— А вот может, — говорил Герман Федоров, и толпа тесным кольцом окружила его:
— Докажи!
— А чего доказывать? Волга куда впадает? В Каспийское море? Факт. А Кабан соединяется с Волгой. Факт?
— Ну, факт!
— Вода в подвале — подземная, идет от Кабана. Можно ли перекачать озеро Кабан, вместе с Волгой и Каспийским морем?..
Пожарные подняли «кишку», намотали ее на колесо, поставили насос на платформу — и с колокольным звоном поехали обратно. Народ разошелся, а мы ринулись вниз по лестнице и долго рассматривали блестящие предметы на дне подвала, стараясь разгадать, что это за штуки такие лежат под водой, и как их достать…
Теперь дорога к этой «вечной» воде была открыта и мы несли туда «шельму» в ящике, чтоб утопить ее в темном омуте. Спустились по ступенькам вниз, Салаватку пропустили вперед, он поднял ящик над водой, держит на вытянутых руках:
— Бросать с ящиком, или как?..
— С-стой! — командует Витька. — Я п-придержу ящик, а ты отдерни фанерку — и она п-плюхнется в воду… Р-раз, д-два, т-три!..
Крыса плюхнулась в воду, ушла на дно.
— Вота, дождалась! — закричал Салаватка. — Теперь ей конец!..
— А вон она! Выплыла! — увидел я усатую мордочку на середине темной воды.
— П-плывет! — изумился Витька Титов.
— Плывет, — сказал я. — Да еще как!..
Крыса выбралась на песчаный откос, образовавшийся от разрушенной печи, отряхнулась, как собака, обернулась, поглядела на нас: «Дурачки!» — и спокойно пошла к выходу, к отдушине, которая просвечивала в стене и выводила «шельму» в соседний двор.
— Бежим! — сказал Салаватка. — В Лелькином дворе мы ее накроем!
— Я побегу нашим двором, а вы бегите улицей, чтоб захватить ее с двух сторон, — сказал я — и мы разбежались в разные стороны…
С соседним домом, где жил жокей Ларионов, нас разделял невысокий забор, и я сообразил, что путь до него короче, нежели бежать улицей, через ворота. Я помчался через наш подъезд, добежал двором до мусорной кучи, перемахнул через забор… Что-то хрустнуло под ногами — и я только успел ухватиться за скользкие доски, чтоб не погрузиться с головой в холодную, вонючую жижу.
— Г-гошка провалился в п-помойку! — услышал я голос Витьки Титова.
— Чё теперь делать? — подбежал Салаватка, глянул на меня сверху вниз.
— Доску какую-нибудь подай! — крикнул я ему из ямы. — Скорее, руки сползают, не за что ухватиться.
Из дому выскочила Лёля Ларионова.
— Ой, Гошка тонет! Да скорее вы! Тащите вон лестницу, подайте ему!
Витька с Салаваткой притащили деревянную лестницу, что стояла у дома Ларионовых, сунули ее мне вниз, в помойку. Я ухватился за нее, они втроем стали вытаскивать меня из вонючей ямы.
— Д-доски-то с-совсем п-прогнили, вот т-ты и п-провалился! — проговорил Витька Титов.
— Да, угодил прямо в помойку, — сказал я, выбираясь из ямы. — Но ничего, только меня надо будет обмыть.
— Обмоем, — сказал Салаватка. — Воды из подвала натаскаем и обмоем. Бежим скорее к сараям!
Ребята помчались вперед, я, стряхивая ладонями с матроски и штанов прилипшую грязь, устремился за ними и, пробегая мимо Лёлиного крыльца, увидел, как распахнулись ворота и показалась морда белой лошади.
Я уже не мог остановиться и бежал напропалую к калитке.
Жокей Ларионов гордо восседал в своей коляске и, увидев меня, даже привстал и натянул вожжи. Белая лошадь блеснула на меня круглым глазом, дернулась в сторону.
— Эт-то еще что такое?! — закричал Ларионов. — Что за светопреставление?.. Лелька, и ты здесь? — увидел он свою дочь. — Сейчас же марш домой!..
Пригнув голову и ожидая удара хлыстом, который держал в руке известный всему городу жокей Ларионов, я прошмыгнул в калитку и выбежал на улицу…
В закутке, меж дровяников, Салаватка с Витькой окатывали меня с ног до головы ледяной водой, которую они таскали из подвала в жестяном ведерке, и я, стуча зубами от холода, смывал с себя вонючую слизь, стараясь поскорее избавиться от нее и привести себя в порядок до того, как Нюра начнет звать меня завтракать.