И так же падал снег - страница 29

В полумраке сеней, под лестницей черного хода, оно мне показалось еще более привлекательным, а в черных глазах Лели мерцали таинственные огоньки, бог весть откуда взявшиеся.

— И прохожие на вас смотрели, — сказала она. — Чего-то еще вам кричали.

— Только мешали! — проговорил я. — Подзуживали нас, будто мы не знаем, как наступать.

— Их же целая орава была!..

— А мы — вон как вооружились! — воскликнул я и вскинул на ладони саблю.

— Ну, ладно, — сказала Леля. — А кого ты больше любишь — Тамарку Цветкову или меня?

На минуту я призадумался: не хотелось обижать Тамарку — нашу медсестру, которую мы только что приняли в армию — и она ловко перевязала рану Салаватке, которому кто-то из дегтярников так саданул палкой по руке, что выступила кровь.

— Ну, кого? — допытывалась Леля.

— Я вас люблю по-разному, — признался я, вспомнив, как недавно домовничал у Цветковых. У нее отец — комиссар, носит две шпалы в петлицах, и когда Цветковы уходят в театр или в кино, отец просит меня посидеть у них вечерок, чтобы Тамаре не было скучно… В последний раз мы читали с ней про Гулливера, который попал в страну лилипутов, и уже дошли до того места, где Гулливер, наконец, получил свободу и попросил у императора позволения осмотреть город и побывать во дворце, как она хлопнула ладошкой по странице и, повернувшись ко мне, сказала:

— Давай с тобой поженимся и будем — как муж с женой…

Пришлось мне ее долго уговаривать: ведь время для нас такое еще не пришло — и думать об этом даже нельзя. Вот в армию принять ее еще можно: в пятый класс скоро перейдет. Так и договорились тогда…

— Как это — «по-разному»? — не поняла Лёля.

— Тамарка, — пояснил я, — это наша медсестра…

— А я? — спросила Лёля.

— Ты? — призадумался я. — Тебя держат взаперти, редко пускают на улицу, не разрешают с нами играть…

— Ну и что?

— А тебя я всегда жду — и сердце вон как бьется! Послушай-ка… — и я прижал ее голову к своей груди.

— Ага, — сказала она, — бьется…

— Ну, вот, а ты не веришь!

— Значит, ты меня больше любишь?..

И тут — словно потолок на нас обвалился: загремел голос Лёлиной матери, которая стояла на верхней площадке и, видимо, подслушивала нас.

— Эт-то еще что за любовь?! — закричала она с притворным ужасом. — Еще молоко на губах не обсохло, а туда же!.. Лёлька, сейчас же — домой! А этого хулигана — чтоб духу больше здесь не было!..

— Он не хулиган, мама, — попыталась защитить меня Леля.

Но мать не дала ей договорить:

— Марш сейчас же наверх!..

И вот опять я сижу на тумбочке, не отрываю глаз от Лелиного окна. Но Леля не смотрит на меня, даже головы в мою сторону не повернет.

Ее бледное лицо в оконной раме — как скорбный лик богородицы на иконе, и сидит она неподвижно и глядит куда-то вдаль — за дома, за Дегтярную улицу, словно там, за Кабаном, увидела такое, от чего никак нельзя оторваться…

Хоть бы кивнула мне — и я оставил бы свой пост с легкой душой. Ведь знает, что я ни в чем не виноват: «Судьба играет человеком», как говорит Катерина из ресторана «Казанское подворье», когда чувствует себя несчастной.

Вот и тут — «судьба». Так уж случилось в этот «христов праздник». Не угоди я в помойку, мы бы, может, и крысу поймали, и жокея — ее отца — с лошадью не встретили, и Лелю бы не закрыли на замок… Витька с Салаваткой с нетерпением ждут, когда я слезу с тумбочки. То один, то другой высовываются из подъезда: наверно у них что-нибудь затевается, а они без меня никак не могут…

Наконец, Витька Титов не выдержал, подошел ко мне:

— Х-хватит с-страдать! Т-там Герман к-кино н-налаживает.

— Кино? — удивился я. — Какое кино? Где он взял киноаппарат?

— С-сам с-смастерил…

— Ладно, иди, я сейчас…

Кино! Интересно, какую картину он будет показывать?.. Недавно, в «Народном» шел фильм «Человек без нервов». Мы задолго до начала сеанса, когда проветривался зал, пробрались в него и лежали под лавками. Когда собралось много народу, вылезли и устроились в первых рядах. Никто нас не прогнал: поворчали и потеснились. А как началась картина и застучала по клавишам рояля таперша, тут уж было не до нас…

В парке, возле железной дороги, запускали воздушный шар. Желающих прокатиться было немного. Но вот одна прекрасная дама села в корзину — эта была Мэри Пикфорд — и воздушный шар стал подниматься над землей. Но в это время пошел поезд и перерезал канат, который удерживал воздушный шар на определенной высоте. Мэри Пикфорд с ужасом глянула вниз: она поняла, что теперь воздушный шар унесет ее в небо — и не будет никакого спасения. Весь зрительный зал притих, мы затаили дыхание, таперша перестала играть, кто-то рядом зашептал: «Господи! Да что же это такое? Зачем она села в этот шар?..»