И так же падал снег - страница 31
— А награду получил? — обратился Герман к Салаватке.
— Какую-такую награду? — удивился Салаватка.
— Какую он заслужил? — спросил меня Герман.
— Орден Боевого Красного Знамени! — сказал я не задумываясь…
Герман открыл ящик стола, пошарил рукой в его глубине, достал значок Осоавиахима:
— Похож?
— Похож! — закричали мы в один голос.
— Тогда выстраивай свою армию и награждай Салаватку орденом, — сказал мне Герман. — Чтоб — торжественно, при всех. Потом мы сделаем крышу — доски я уже подобрал — и будет у вас штаб…
Мы вышли из сарая — и Герман показал, где будет у нас штаб: совсем рядом с его сараем, в узком коридоре между дровяниками, который выводил к высокому забору.
— Два выхода будет у вас, — говорил Герман — Один — во двор, другой — вот к этой «китайской стене».
За высоким зубчатым забором стоял двухэтажный деревянный дом Карелиных. Тольку Карелина, с раскосыми глазами, мы прозвали Чанкайши, а забор стал «китайской стеной». У Тольки не было армии, с нами он еще не воевал, зато дворник постоянно грозил нам метлой, когда мы сидели на заборе, на своих «сторожевых» постах.
Тольке сделали из фанеры домик и он похвалялся, что у него уже есть «казарма», он скоро соберет армию и пойдет на нас войной. Но теперь у нас тоже будет казарма со штабом — и мы еще посмотрим кто кого? У него там за главного — дворник, а у нас Герман — золотые руки. Кто с ним может сравниться?!
— Давай выстраивай свою армию! — приказал Герман.
И мы вышли на середину двора…
Я только успел вручить орден Салаватке, как показался на открытой веранде, построенной над дровяниками слева от подъезда, Алексей — Божий человек и закричал на нас, размахивая руками:
— Фулюганы! Анчихристы! Чё делаете? Яйца надо катать!..
Этот дурачок все время преследует нас, мешает нам играть. А в прошлый раз, когда мы ловили сизарей на суровую ниточку, и уже расправили возле мусорной кучи петлю, накрошили в кружок хлеба, он также выскочил на веранду и расшугал всех голубей…
А у меня до этого был ручной сиварь: он птенцом выпал из гнезда, я его подобрал и выкормил хлебной жвачкой. Был он смешной, какой-то замызганный, с большим клювом и не по росту длинными лапами…
Я разжевывал хлеб, подносил сиваря ко рту — и он — сообразительный — выклевывал у меня изо рта хлебную жвачку. Потом научился летать, сидел на крыше вместе с другими голубями и ждал меня из школы.
Было всем на удивление, что по взмаху руки он слетал с крыши и садился ко мне на плечо. Потом переманил его этот «Божий человек» и куда-то унес.
Дурачок все время вставлял нам палки в колеса. Вот и теперь кричал на весь двор, что мы «антихристы»!
Но вышел Герман — и его как ветром сдуло. Он страшно боялся нашего Германа: как увидит его, зашепчет «свят! свят!» — и скрывается из глаз…
Мы строем прошли через весь двор — и в подъезде запели:
4
Мы сидели на нижней ступеньке лестницы, что вела на открытую веранду левого крыла нашего дома, и прислушивались к беспорядочному говору людей, собравшихся наверху по случаю праздника. Там все окружили Катерину, которая жила в своей «келье» на третьем этаже и опять была несчастной.
— Я вот как завьюсь, так голова проходит. Без завивки — прямо раскалывается на части — и глаза мои ни на кого б не глядели! — слышался ее хрипловатый, грудной голос. — Измаялась в очереди, но все-таки села к Лидке. К ней завсегда длинный хвост, ну, уж зато — фартово!..
— Ну-ка, повернись! — крутили ее соседки. — Ничо, ничо! Лидка — знамо дело — мастерица, деньгу зашибает…
— А счастья нет, — перебила Катерина. — Видать, и в самом деле не в деньгах счастье. Одна-одинёшенька. Вот — как я…
— У тебя еще, может, все наладится, — увещевали ее. — Вон — у Дуськи, возвернулся, шельмец! Помыкался на стороне — да и обратно домой. Говорит: «Лучше тя не нашел, а все — одно и то же!..» Она его теперь вот как держит!..
— Насильно мил не будешь! — вздыхает Катерина. — Уж год прошел, а ни слуху, ни духу.
— Не намаялся, знать, еще твой хахаль…
— Вы б сыграли, Петь, чё-нибудь, — обратилась Катерина к музыкантам, которые тихонько, под говор людей, настраивали свои инструменты…