И так же падал снег - страница 55
Все четверо сидели в телогрейках, в шапках-ушанках, и вид был у них такой, словно вот сейчас они чуточку передохнут, потом встанут и пойдут на работу…
Ударный лыжный батальон! Раз «ударный» — значит — без всякого промедления — в бой. А они — на войну, как на работу. Удивительно! И никакого ощущения, что вот их могут убить, ранить, и они будут лежать на снегу…
Герман будет лежать бездыханным на снегу? Да быть этого не может! Без него на нашей земле никак нельзя. Он же все может, мастер на все руки, такие не должны умирать!..
— Вас еще никуда не определили?
— Нет. Ничего не знаем, — ответил я. — Только просили не расходиться.
— Ну да, — кивнул Герман. — Военная тайна. И ничего вам не скажут, пока не довезут до места. Наверно под Ленинградом вас будут формировать, здесь не оставят…
— Выходи строиться! — услышали, мы команду и обернулись.
— Вам! — сказал Герман. — Ну, до встречи в родном городе! Думаю, что вернемся с победой…
…И опять нас погрузили в эшелон. Снова мы обживаем теплушку, топим «буржуйку» поочередно; забравшись на нары, гадаем, куда нас везут; на коротких остановках внимательно оглядываем окрестность: «Где мы?» «В каком краю?..»
На больших станциях эшелон загоняют в тупики и все — ночью, когда мы спим, а дневальные не могут ничего разузнать, поскольку к военному эшелону никого из посторонних лиц не допускают. Но просочились слухи, что едем на юг. («Почему на юг?» «Зачем?»)
Утром четвертого дня, раздвинув тяжелую дверь, увидели грачей — и удивились: начало февраля, а зимы здесь нет и в помине! До самого горизонта расстилается степь с черными разводами обнаженной парной земли, и деловито выхаживают по бороздам весенние птицы грачи.
— Что, кончилась война с белофиннами? Мы едем просто служить?
— Нет, хлопцы, война еще не кончилась, — сказал начальник эшелона, заглянув к нам в теплушку. — И открою вам секрет: вы едете в погранотряд. Дело в том, что опытных следопытов сняли с границы, послали на фронт — там без них не обойтись, а вас на их место, — и вручил Дульскому пакет: — До прибытия в часть не вскрывать!
— А где мы сейчас, товарищ командир?
— Мы на Украине, завтра будем в Молдавии…
— В пограничные войска. Вот это здорово! — хлопнул меня по плечу Салават. — Охранять границу будем, а?..
— Вот удивятся дома! — сказал я. — Провожали на финский фронт, а мы — в Молдавии.
— Ну, кто из вас играет на гармошке? — спросил Дульский, кивнув на «сундучок», что так и простоял возле железной печки нераспечатанным.
— Я, — сказал паренек, с которым у Дульского произошел тот памятный инцидент — и они всю дорогу старались не глядеть друг на друга.
— А еще кто? — спросил Дульский, явно не желая, чтоб первым распечатал гармошку этот невзрачный на вид, но ершистый парень.
— Эх, нет Витьки Титова, — вздохнул Салават. — Он на баяне знаешь как навострился!
— Что ты говоришь?
— Честное слово! У них в родне — все музыканты. Помнишь, наверно, Петю? На балалайке еще играл…
— Помню, Салават, как же! Трио у них было, весь двор по праздникам собирался… А Катерина пела: «Стаканчики граненые упали со стола…»
— Как только умер Алексей — божий человек, она куда-то на юг подалась: не то в Крым, не то на Кавказ. Хахаля своего искать, который ее обманул. Помнишь, как она рассказывала?..
— Помню.
— Эх, много народу со двора ушло! Витьке-то и плохо там одному…
— Все проходит, — сказал я.
— Люди проходят, — сказал Салават. — Один за другим…
— Ну так что, никто больше не играет на гармошке? — переспросил Дульский.
— Чего заладил: «никто, никто»? — вскинулся Салават. — Есть же гармонист, пусть сыграет!
— Пусть, — сказал Дульский. — Только он вон стоит и… не чешется.
— А в каких местах ему почесать? — спросил Салават и первым засмеялся своей шутке.
— Не буду, — сказал парень, насупившись. — Пусть сам играет, если такой храбрый!..
— Ай-ай-ай! — всплеснул руками Салават. — От гражданки ушли, к бойцам не пришли, серединка на половинку получается — и командира нет. Командир бы сказал: «Играй, Иванов!» Иванов бы взял гармонь, запел:
— На заставе эту песню будем петь, — сказал я.