«И вновь я возвращаюсь…» - страница 2

Как же истомился он без всего того, что открылось сейчас перед ним, за недели, проведенные в сыром Петербурге… Сначала чрезвычайное торжественное собрание в Императорском Географическом обществе, во многом приятное, но и утомительное в чем-то и тягостное из-за речей. Потом выступления в Главном штабе — в зале, блистающем отсветами от бесчисленных аксельбантов и эполет, потом городская дума, Академия генерального штаба…

Нет, положительно от всего этого можно с ума сойти! Он вовсе и не помышлял о такой популярности, когда по Невскому и ста шагов невозможно пройти, чтобы не узнали, не приветствовали бы поклонами незнакомые люди, не останавливали бы едва знакомые, чтобы засыпать целою кучей вопросов…

А ведь недавно как будто сам набивался — ходил, убеждал, упрашивал, доказывал необходимость, целесообразность снаряжения первой своей экспедиции по Уссурийскому краю. Столько всяких высоких порогов пообивал… Еще неизвестно, как бы судьба повернулась, если бы не Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский…

Да и прошло-то, кажется, не так-то и много с тех пор… Хотя нет, двадцать лет уж прошло… Быстро, быстро время бежит…

Время быстро бежит, и жизнь быстро проходит. Детство — покойное, ясное — так ли уж оно далеко? Первое ружье, подаренное дядькой., Павел Алексеевич Каретников, матушкин брат, сам был страстным охотником и, хоть и любил приложиться украдкой к графинчику, стрелял хорошо, рука у него не дрожала.

Как он гордился и радовался, когда двенадцатилетний Коля принес домой первый трофей — лисицу, которую сам выследил и застрелил возле поры… И как испугалась матушка, увидев его в дверях — возбужденного, с ружьем в руках, в рубахе, измазанной лисьей кровью…

А батюшки тогда уже не было. Михаил Кузьмич мало пожил — всего-то сорок один год… Слаб был здоровьем, почему и службу рано оставил в чине поручика. И богатства тоже не нажил. Только и было у него — небольшая усадьба Отрадное. Зато о дворянском своем происхождении, хоть и не очень-то знатном, при случае любил помянуть.

Род их шел от лихого запорожского казака Карпилы Анисимова сына Паровальского, поступившего в польскую службу и в 1581 году получившего дворянский герб из рук Стефана Батория. В Польше же Паровальский и стал Пржевальским, переделав фамилию на польский лад.

Николай Михайлович хорошо помнил свой герб, хотя в отличие от отца и не любил отирать с него пыль: в красном поле рыцарский шлем с тремя перьями и лук со стрелой, направленной кверху.

Матушка же Елена Алексеевна, смуглолицая красавица, была и вовсе рода простого — отец ее происходил из тульских крестьян, дослужился до фельдъегеря на доставке царских депеш и, выйдя в отставку, поселился в селе Кимборове, в своем имении.

Живность всякую любил необыкновенно, держал дома попугаев и других птиц, позволяя им беспрепятственно порхать по комнатам, и вдобавок неизвестно где раздобыл обезьян.

Видимо, вот эта любовь к живому и передалась его детям — Елене и Павлу, а уж через них и внуку, Николаю Михайловичу. Уже будучи взрослым совсем, офицером, во время службы в Полоцком полку, где больше предавались разгулу и пьянству, чем службе, Пржевальский предпочитал уйти в лес, побродить в одиночестве, послушать птиц, поющих на воле, пополнить гербарий, который собирал тайком от товарищей.

В полку он окончательно расстался с мечтой, тщательно скрываемой и оберегаемой от развеселых товарищей. Как же долго носил он ее, готовился любою ценой добиться ее…

Ему снились затерянные в дебрях озера Африки с розовыми фламинго, причудливо изгибавшими шеи в прибрежных тростниках, зеленые холмы, покрытые девственными лесами, где то и дело раздаются пронзительные обезьяньи крики, бескрайняя саванна, в которой в тени зонтичных акаций пасутся жирафы… Так ему хотелось увидеть все это… И главное, найти истоки Белого Нила, на поиски которых уходило столько смельчаков. Уходили и исчезали бесследно.

Но нет, не суждено ему пройти по Белому Нилу и Африку увидеть тоже не суждено. Оп сделает больше. Гораздо больше!