«…и вольностью жалую» - страница 10

5 октября 1773 года началась осада пугачевцами города Оренбурга.

Приступил бы Емельян к Оренбургу и раньше, да уговорили Пугачева татары из Каргалы зайти к ним. Посчитал он за нужное это сделать. Каргала-то, а иначе — слобода Сеитская — по размеру равновеликая Оренбургу. И все ее жители, как слышал Емельян, готовились служить ему верно.

Так и получилось — приняли его с несказанной пышностью. Землю у мечети устлали ковром, а едва подъехал, подхватили под руки, помогли сойти с коня и все, как один, ниц пали.

Уселся Емельян в золоченое кресло. То кресло было забрано с губернаторского хутора, мимо которого держали путь. Другие господские дома, что попались близ Оренбурга, тоже потрясли попутно, да и церквушки не пощадили — образа, на холсте писанные, подложили под седла, приспособили вместо потников. Обзавелись кое-чем. Вот и «царю-батюшке» трон раздобыли.

Только сидеть на нем Емельяну непривычно. Поднялся сам и народ поднял:

— Вставайте, детушки. Добрые люди вы, что так меня встретили. Дарую вам за то волю вечную! — Он поцеловал поднесенный хлеб с солью, а растроганные подданные лобызали ему руку.

Потом каргалинские старшины свой дар объявили: к воинству «Петра III» прибавили полутысячный отряд.

— И безмерно ваше войско умножится, — сказали они. — Нерусские народности от вас ждут приветного слова.

И правда. Как ни торопко шел Пугачев от Яика до этих мест, а молва о нем летела быстрее. Понапрасну ли призывные манифесты вперед себя слал? Посланцы знатного старшины Ногайской дороги Кинзи Арсланова уже караулили Пугачева в Каргале. И сразу заявили, что вся башкирская сторона к нему приклонится, ежели пришлет он свой указ.

В тот же день был составлен указ. Да не один! Приказал Емельян всем грамотеям сочинять на языках, на каких только горазды они изъясняться, чтобы в любых местах было читано с понятием. Вечером утвердил те указы. Болтай, сын Идорки, изложил по-татарски, у башкирцев и сеитовских татар отыскались писчики, разумеющие по-персидски, по-турецки и по-арабски. И постарались все, вкупе с Почиталиным и Подуровым, расписали стилем торжественным, не поскупились на прославление «государя».

— «Тысячью великой и высокой, и государственной владетель над цветущим селении., милостив и милосерд, сожалительное сердцо имеющий… во всем свете славной, в верности свят, реченным разного рода людям под своим скипетром самодержавец…»

С трудом перевел дух Почиталин, все эти титулы выговорив.

— Не дюже ли речисто? — усмехнулся Пугачев.

— Зато знатно, — ответили казаки. — Пущай так будет.

— Коли так, оглашай дале, — разрешил Пугачев.

— «Будьте послушны вы и к сей моей службе преданность учините, — продолжал Почиталин. — А я вас отныне жалую…»

И сызнова перечислил он все, что обещано было в указе яицким казакам, — земля, вода, леса, посевы, пропитанье и жалованье, свинец и порох…

— Погоди трохи, — опять прервал «царь». — Тут инако поставь.

И замолк обдумывая. В самом первом указе, сочиненном Почиталиным, недоставало слов о воле. Само собой, они разумелись, но каждый раз, говоря с народом, напоминал Емельян старательно: и вольностью вечной вас жалую! Башкирцам же, и калмыкам, и всем прочим народа^, раздольно кочующим, про это тем паче надлежит сказать, да еще подоходчивее для них выразить.

— Указуй так, Ванюшка: всем волю даю — и детям вашим, и внукам. Пребывайте отныне как звери степные!

— Якши, якши! — обрадовался Болтай. — Верный слово, бачка осударь! — И вписал эту фразу в свою бумагу.

Когда же дошла очередь ему читать, увидел Емельян — и у него тоже отменно изложено: «Заблудшие, изнурительные, в печали находящиеся, ко мне скучившиеся, услыша имя мое, ко мне идти, у меня в подданстве и под моим повелением быть желающие! Без всякого сумнения идите!»

— Пусть без сумнения идут! — подтвердил Пугачев- А оглашать указы мои во всех сторонах живущим, и в пути проезжающим, и в деревнях на каждой улице.

— Дозволь добавить, надежа-государь, — вступил артиллерийский командир Федор Чумаков. — Укажи, что милости от тебя всем много будет, в чем пред богом даешь заповедь. А кто противиться станет, таковым голова рублена и пажить ограблена.