И восстанет мгла. Восьмидесятые - страница 8

— С мужиками после смены разговорился, один стакан всего выпил, — примирительно улыбаясь, оправдался Панаров и добавил, посерьезнев и вроде даже протрезвев: — Директора завода у нас взяли за хищение соцсобственности… Мужики болтают — вышка светит с конфискацией.

— Тебе-то какое дело?.. От радости, что ль, гуляешь иль с горя? — не принимая объяснения, принялась неуклонно развивать заезженную тему Алешина мама. — Тот нахапал, наворовал на стройках, домище двухэтажный отгрохал, а ты баню во дворе поставить не можешь. В городскую за семь верст ходим, заразу всякую собираем… Как сами жили, нищеблуды, и с матерью по деревне от Архипыча бегали — так и я, хочешь, чтоб с тобой жила?

— Тебе все хреново живется? — задетый за живое бередящими воспоминаниями детства, уже с хмурым раздражением в голосе переспросил Анатолий. — А кто тебе пристрой поставил? С бревнами корячился. С конюшней… Я из семьи, что ль, тащу?

— В семью тоже ничего не тащишь, — наседая, парировала Надежда. — Вон, как другие — Фролин хрусталь с завода ящиками продает, наживается. А вы, пропойцы, две чаплашки через проходную пронесете — и враз за водкой… Я в одном пальто все сезоны от свадьбы хожу, и сапоги купить не на что.

— Я выпил и как штык домой, — продолжал оправдываться, теряя отраду от испитого после смены, Панаров. — Налево не бегаю, любовниц не завожу — не мотаюсь по бабам… В горячий из-за тебя перевелся, здоровье гроблю.

— Не из-за меня, а из-за сына, герой! — с вызовом поправила его жена, давя на отеческие чувства. — В горячем цеху много кто работает — не все алкаши, как ты… Иди к нам лесорубом, коль в горячем корячиться не хочешь… Ты мужик — ты должен ребенка, семью содержать! А на сто двадцать в месяц с твоей прежней сверловки не проживешь.

— Это ты начальству моему пойди скажи, — почувствовав себя загнанным в угол упоминанием о сыне и о мужском долге, Алешин папа отбивался уже менее уверенно. — Я, что ль, зарплату себе начисляю?.. С понедельника по воскресенье на непрерывном в три смены батрачу…

— Учиться надо было идти, головой вовремя думать! — Надежда пошла в наступление, распознав слабину в обороне противника. — А не с гитарой по домам культуры мотаться да вино ящиками со шлюхами хлестать!

— Ты выучилась — толку-то… Ломоносов хренов, — мрачно подытожил карьеру жены почти отрезвевший Анатолий.

— Мне-то хоть после техникума жилье леспромхоз дал! — возмутилась низкой оценкой плодов своего образования Алешина мама. — А ты бы так и снимал у других угол всю жизнь!.. Опора семьи, тоже мне!

— Ладно, все! — рявкнул вконец обозлившийся Панаров. — Заткнись!

Алеша из опыта знал, что крики в доме будут продолжаться весь вечер, то затихая ненадолго, то вновь набирая обороты. Отец, угрюмо отлучаясь во двор, будет все сильнее пьянеть, возвращаясь, все агрессивнее огрызаться на заедавшие попреки, затем завалится с храпом спать. Мама будет жаловаться, горько казниться о злосчастном замужестве, о ненужной второй беременности, потом беззвучно плакать, вцепившись зубами в подушку в спальне.

Он не смыслил до конца сути ссор родителей и претензий, предъявлявшихся отцу, но ощущал, что где-то, пожалуй, папа виноват и должен был вести себя как-то иначе, по-другому. Делать так, чтобы у мамы всегда были новые сапожки, и платья, и пальто, много денег и хрустальной посуды, своя баня, газовая плита и стиральная машина.

Словом, мама не должна плакать.

Алеша осуждал своего отца.

К концу декабря снегу намело столько, что изгородь палисадника едва виднелась, все кругом было белым-бело, и с трудом прочищенную узкую дорожку к водоразборной колонке обрамляли величественные сугробы высотой чуть ли не в человеческий рост. Вода в колонке без конца замерзала, приходилось зажигать газовую горелку, чтобы растопить лед в чугунной болванке и едва успеть нацедить из нее пару ведер вяло текущей, густой, словно сироп, ледяной жидкости.

Взъерошенные воробьи и синицы нещадно голодали и яростно дрались за твердый, как камень, ноздреватый от клювов шматок свиного сала, привязанный к сахарнобелой ветке вишневого дерева, рискуя в запале щебечущей битвы угодить в когтистые лапы злокозненных коварных котов, для которых высокие плотные сугробы открывали заманчивые перспективы: птичьи кормушки, когда-то недоступные, сейчас висели едва над их пунктиром намеченными стежками.