И все-таки орешник зеленеет - страница 16
— Ваш бывший муж поручил мне предоставить эти средства…
— Даже если это большая сумма?
— Я должен сделать все необходимое…
— Хорошо… Тогда поблагодарите его от меня…
Я понял, что беседа окончена и разговор о чем-либо другом ей неинтересен. К тому же она закрыла глаза, как бы давая понять, что мне пора уходить…
— Вы видели врача, который ее лечит?
— Я подошел к нему в коридоре, когда он делал обход. Его фамилия Фейнштейн, он произвел на меня впечатление способного человека… И очень добросовестного… Прежде чем ответить на мои вопросы, он захотел узнать, кто я, почему интересуюсь Пэт, я все объяснил ему.
— Она права, — заметил он, когда я заговорил с ним об отдельной палате. — Таким женщинам необходимо чувство локтя…
— Наверное, у нее рак?
— Да, рак матки. Метастазы распространяются быстро, и хирург сомневается в целесообразности операции… Мы пытаемся уменьшить число зараженных клеток, прежде чем пойти на вмешательство…
— У нее есть шансы поправиться?
— Если операция будет удачной, ей останется жить год или два, может быть, три…
— И она будет жить нормальной жизнью?
— Она будет жить…
— Но останется больной?
— Конечно…
— А что вы делаете в таких случаях?
Он понял смысл моего вопроса и посмотрел на меня довольно холодно, будто я затронул его профессиональную честь.
— Делаем все возможное, — уронил он.
Наконец, когда я решился заговорить с ним о деньгах, он попросил меня обратиться к администрации больницы и направился к дверям одной из палат.
Вот все, что касается Пэт… Простите, что я не могу сообщить вам ничего лучшего.
Затем я поехал в Ньюарк, где довольно быстро нашел гараж и бензиновые колонки. В конторе, отделенной стеклом от мастерской, сидела женщина с исхудавшим лицом, непричесанная.
С карандашом в руке она изучала толстую пачку счетов и заносила цифры в блокнот.
Должно быть, прежде она была хорошенькой. Пепельная блондинка с очень белой кожей, но, вероятно, никогда не отличалась крепким здоровьем.
Я сказал ей, кто я, и добавил, что приехал по вашему поручению. Молодой человек в синем комбинезоне, который ремонтировал машину, вошел в контору и недоверчиво оглядел меня с головы до ног.
— Что ему нужно? — спросил он у матери.
— Он приехал по поручению твоего дедушки.
— Значит, он еще существует, этот дедушка?
— Вы Боб? — спросил я.
— Да. И что дальше?
— Как вам кажется, вы справитесь, если будете продолжать дело?
— А почему бы мне не справиться?
— Вы любите эту работу?
— Так я ведь с детства занимался механикой.
— Сколько нужно денег для уплаты всем кредиторам? Он повернулся к матери, нахмурился.
— Кто ему все рассказал?
— Оказывается, бабушка написала в Париж…
— Ладно. У нас есть долги, это правда, но гораздо меньше, чем воображают, и я, например, не верю, что отец поступил так из-за долгов… Ведь она, конечно, и об этом написала… Из Кореи он вернулся больным, у него бывали приступы лихорадки, и тогда он не помнил себя… Это никого, кроме нас, не касается… Ну а наши долги… Что ты скажешь, мама?
— По-моему, если бы у нас было десять тысяч долларов…
В это время другой мальчишка, лет пятнадцати, вернулся из школы и стал наблюдать за нами через стекло. Его брови тоже были нахмурены. Должно быть, вся семья потрясена поступком отца.
— Чем же все это кончилось?
— Я подписал чек на двадцать тысяч долларов. Они глазам своим не верили, перечитали чек два или три раза, но все равно не могли поверить.
— Ваш свекор вам напишет, — обещал я этой женщине. — Подтвердит, что при малейших затруднениях вы можете теперь обращаться к нему…
Я слушаю рассказ Эдди, пытаясь представить себе ту сцену, глаза обоих мальчиков, один из которых смотрел через застекленную клетку, усталые глаза Элен, которой я никогда не видел. Там есть еще девочка, но Эдди ничего не сказал о ней, наверное, она была в школе.
— Насколько я мог судить, они почувствовали облегчение, поняв, что с заботами покончено. И все же что-то их стесняло. Для них это было слишком неожиданно, почти таинственно, словом, они, очевидно, предпочли бы, чтобы спасение пришло не от вас…
— Кажется, я понимаю…
Признаюсь, я порядком удивился, услышав, как этот толстокожий Эдди Паркер убежденно произнес: