И вздох осин при каждом шаге... Записки прошлого лета - страница 12

стр.

— Чего бы мне хотелось, так это пройтись по аллее Анны Керн... (Вот вам и «ныне дикой тунгуз»...)

— Приезжайте, пройдитесь, аллея Анны Керн где была, там и есть...

— Да нет... Раньше можно было, а теперь на дорогу не заработаешь.


В начале записок этого лета (каждое лето пишу сагу о житье-бытье в чухарской деревне, с полетами памяти в иные места и времена) я посетовал, что не посадил картошку, ибо улепетнул аж в самую Англию. С заинтригованным читателем (ежели таковой есть в природе) надобно объясниться. Так вот: нынче весной я провел месяц на Британских островах, меня пригласили мои друзья, приватно, на основе взаимности: мы к ним, они к нам. Мне предложили повыступать перед теми... ну да, перед теми, кому это интересно. Первое выступление в Доме Пушкина (Пушкин-хаус) в Лондоне, на Лэдброк-Гроув. Дом Пушкина существует уже сорок лет. В его гостиной собираются любители русской словесности, впрочем, здесь читают лекции по искусству, богословию, но главным образом говорят о России, по-русски и по-английски. Здесь можно встретить русофила любой нации; кого не встретишь, так это русофоба.

В тот вечер в Пушкинском доме поговорили мы всласть, чему способствовали полки с книгами хорошо знакомых мне авторов, портреты знакомых лиц на стенах, икона Николы-Угодника в красном углу, но прежде всего довольно редкий в наше время и потому особенно дорогой дух доброжелательного интереса к человеку из России. Меня приняли в лондонском Доме Пушкина как своего...

Я выступил на кафедре славистики в Бирмингемскдм университете, на курсах русского языка в Бирмингеме. Далее, согласно выработанной моими друзьями программе, предстояла поездка в Уэльс. Со мною поедет менеджер (по-настоящему Староста) упомянутых курсов Крис Эллиот. Он мне сказал, что живет в Ворвике, у него жена, дочка, кошка и собака...

Вообще-то Крис — странный малый: когда мы с ним вдвоем в его машине — у него старенький «фольксваген» —вполне разговаривает по-русски, но, стоит попасть в английскую компанию, теряет дар русскоязычия. Он мне сказал, что по происхождению француз, закончил Сорбонну, по профессии экономист. Почему-то провел два года в Нижнем Новгороде, Казани, бывал в Москве, Питере. И еще два года в Эфиопии. Это сколько же у него осталось для жизни в Ворвике, с женой, дочкой, собакой й кошкой? Крису сорок четыре года, он лысый, веселого нрава, водку пьет не по-английски глоточками, а по-русски опрокидывает всю емкость. Крис Эллиот сказал, что пролежал два года в параличе, руки до сих пор плохо слушаются, теперь на пенсии по инвалидности, на службу ходить не надо. Весело посмеялся этому обстоятельству.

Первый наш с Крисом Эллиотом ленч в сельском пабе я описал в стихах, с пропусками и преувеличениями, но близко к натуре:


...и в пабе том провинциальном
от шумных центров в стороне
я пиво пил — принципиально! —
не в стенах паба, а вовне.
Трава повсюду зеленела,
цвела черемуха, вокруг
весна во сне оцепенела;
со мною пиво пил мой друг.
Вблизи канал тянулся узкий,
баржа влачилась в Бирмингем...
Мой друг ни бе, ни ме по-русски,
я по-английски глух и нем.
Истомно Англия дышала
цветочной розовой пыльцой,
закуска легкая лежала,
пел черный дрозд, как Виктор Цой.
Мы с другом искренне молчали,
бокалы пенились; вдали
машины бешеные мчали,
шел дух весенний от земли.
Как вдруг за столик ненакрытый,
от нас ничуть невдалеке
(ногами в землю крепко врытый),
две дамы сели... «Э-ге-ге!» —
мой друг, не знающий по-русски,
сказал, макая в пиво нос...
На леди были чудо-блузки,
а кто такие — вот вопрос,
до сей поры не разрешенный...
Весна в исходе, дни бегут,
мы возвратились к нашим женам...
А пиво было вери гуд!

Дорога от Бирмингема до уэльской деревушки Мейфорд прошла незаметно, всего два часа. Крис Эллиот сверялся по карте. В Мейфорде свернули с большака на автомобильную тропу, асфальтированную (тропа для путника разве что где-нибудь вон там, на холмах), скоро въехали на подворье усадьбы, со старинным барским домом, как где-нибудь в Тригорском: дом белокаменный, с колоннами и портиком. Встретить нас вышел высокий, сухопарый, голубоглазый старик, провел через анфиладу комнат, точнее, залов, с гравюрами, офортами, литографиями на стенах, откликающимися на шаги полами, с деревянной лестницей, ведущей куда-то наверх. Мы пришли к накрытому столу на примыкающей к террасе площадке (Стало быть, нас ждали), площадку окаймляли клумбы с цветами; прямо перед нами простирались холмы и долины Уэльса.