И вздох осин при каждом шаге... Записки прошлого лета - страница 14

Назавтра хозяин сварил грибного супу из шампиньонов. Всякий раз спускаясь за чем-нибудь в погреб, выносил оттуда на ладони лягушонка-альбиноса, не видавшего свету, отпускал его в траву. Как-то было неловко влезать в чужие дела, но я все же спросил у Саймона Мида, в чем состоит его фермерство, ведет ли он хозяйство, где его овцы. Саймон сказал, что овцы есть, но мало; принадлежащие ему земли он сдает арендаторам. Он указал на виднеющиеся вдали на склонах холмов строения: «Вон там ферма моего одного сына, а вон там другого». Все ли я теперь знаю об уэльском землевладельце мистере Миде? О нет, почти ничего. Была бы Софи, она бы все, все рассказала.

Когда хозяин отлучился, Крис Эллиот мне сообщил: «Он очень богатый. Он был в Лондоне финансистом, потом купил эту ферму».

Вечером поехали в городок Монтгомери — прелестное местечко (вери найс плэйс), как все городки Англии, чем дальше от центра, тем лучше: уют, спокойствие, доброжелательность, достаток... Мы с Крисом Эллиотом ехали на его драндулете, Саймон на пикапе, наверное, единственном таком во всей Великобритании: замызганном, битом, мало того, с грузом песка в кузовке: хозяин, по-видимому, собирался что-то посыпать песком, да так и не удосужился. На подобных машинах ездят только в России; должно быть, сказались русские гены в натуре уэльского фермера.

В Монтгомери подрулили к трехэтажному, однако маленькому дому. Нас встретили: мистер Джон Гордон Коутс и молодая дама по имени Францис. Мы прибыли в этот дом согласно программе моих друзей или вне программы, по воле Мидов (с согласия мистера Коутса), не знаю. Джон Коутс сразу сказал, что с ним можно говорить по-русски, с Францис и того лучше. Он проявил осведомленность в русских замашках (в отличие от Саймона Мида): предложил выпить водки, хотя на дворе несусветная жара.

Кто таков Джон Коутс, я постепенно узнаю из его рассказов о себе... Правда, пока хозяин с Францис накрывали на стол, Крис Эллиот успел мне нашептать (вспомнил русский язык): «Джон был профессором в Кембридже, вышел на пенсию и забрал с собой в свою виллу свою аспирантку Францис. Так и живут на пару с подругой, это в Англии принято. А Джонова жена в Кембридже рвет и мечет...»

Первый рассказ Джона Коутса о себе: «В конце войны я был парашютистом. Меня сбросили в Венгрии, вблизи Будапешта. Я знал венгерский язык. Там меня скрыла от немцев, спасла мне жизнь венгерская девушка. В Будапешт должна была вступить Красная армия. Все так считали, что придут русские солдаты и изнасилуют всех девушек. Когда я в первый раз увидел русских солдат, я обнял мою девушку, сказал им: «Это моя девушка». Ее не тронули. Мы с той венгерской девушкой переписываемся всю жизнь. Недавно я был у нее в гостях».

Второй рассказ Джона Коутса, собственно, не рассказ, а необходимая по его (и каждого англичанина) мнению, самохарактеристика: «Я получаю три пенсии: одну от министерства иностранных дел за службу во время войны, другую от Кембриджского университета как профессор, третью на общих основаниях по возрасту. Мне хватает на все». В Англии главное: хватает тебе на все или не на все. Англичане отлично знают, что такое «на все хватает». Наш «новый русский» понятия не имеет, чего потребно его животу, бесится с жиру.

Самым неожиданным на приеме в доме мистера Коутса было заявление Криса Эллиота... Крис сам по себе представляет набор неожиданностей. Он заявил: «Я разговаривал по телефону с моими родителями. Мне необходимо у них быть. Я сейчас уезжаю». Я чуть не воскликнул: «Ты уезжаешь, а я?!» Но удержался. За столом воцарилась пауза. Крис Эллиот встал и уехал, по-английски, ни с кем не прощаясь. Джон посовещался с Францис, Саймоном. Я безропотно ждал решения моей участи. Мне объявили: «Сегодня вы ночуете у Саймона Мида, завтра вечером пойдем на гору над Монтгомери, там будет костер по случаю 50-летия Победы. Ночуете у нас. Утром Францис вас отвезет, ей все равно ехать в Кембридж».

О’кей! Вери велл!

Утром Саймон вынес из погреба лягушонка, пустил в траву. Попили чаю-кофею, кому что по душе. Нельзя сказать, что мы сильно разговорились с молчаливым хозяином фермы, однако нам стало легко друг с другом: вот чайник, вот кофейник, поджарены тосты, газета «Гардиан», рыжий кот. Посмотрим в глаза друг другу и улыбнемся. Сели, куда-то поехали, Куда? Я не спрашивал, не все ли равно. Я находился во власти неведомых, почему-то добрых ко мне сил. По пологим подъемам, серпантинам мы забирались все выше, на самое темя Уэльской горной гряды. Остановились, когда выше стало некуда ехать. Зеленое, синее, белая кипень цветущих садов — остались внизу под нами, вокруг простиралось ржаво-бурое, заболоченное мшистое плоскогорье.