Идеал одержимого - страница 4

— Если я отвечу, — медленно начинает формировать мысль Том. — То ты скажешь причину своего недовольства?

Гарри очень хочется рассмеяться, но он сдерживается.

— Я упрощу тебе задачу. Ты пропал на семь лет, Том. Семь лет.

— Я ушёл, чтобы исследовать магию.

— Ты ничего не сказал мне.

— Нет, не так, — возражает Том. — В нашу последнюю встречу я сказал, чтобы ты ждал меня.

Гарри поражённо открывает рот и застывает всем телом, не смея шевельнуться. Он так обескуражен, что находит следующее слова спустя очень и очень долгое количество времени:

— Ты сказал, чтобы я ждал тебя, — тупо повторяет за Томом Гарри. — Ты сказал это так, будто мы встретимся спустя несколько дней после выпуска, а не так, будто ты собираешься пропасть на семь лет!

— Недопонимание, — соглашается Том и кивает.

Гарри толкает расслабленного Реддла в грудь и выбирается из замкнутого пространства между ним и дверью. Он обвиняюще указывает пальцем на Тома, не переживая, что этот жест может выглядеть в глазах другого мужчины по-плебейски. Его сейчас, честно говоря, не волнует ничего, кроме собственного гнева, что колышет внутри.

— Ты идиот! — кричит он, чувствую, как его тело потряхивает. — Ты идиот, Том Реддл, а не самый выдающийся волшебник этого времени. Ты оставил меня на семь грёбанных лет, не сказав и слова, не прислав и чёртового письма! Скажи мне, дорогой, это было так сложно сделать? Просто взять пергамент, чернила и написать несколько слов, к примеру: «Гарри, я отправился в путешествие, пожалуйста, не переживай, скоро вернусь. И извини меня, дурака, что не предупредил». Да хотя бы это, Том, хотя бы!

В Томе от этих слов не меняется ничего, кроме глаз. Гарри такое уже знает; он замечает эту дикую силу во взгляде, где ещё один короткий вдох, и ты будешь съеден, но Поттеру так плевать. Он тяжело вдыхает и выдыхает, стараясь контролировать свою злость и горечь, удержать её в самых глубинах обиженной души.

— Не молчи, — срывается шёпотом с его губ. — Раз ты вернулся, то скажи мне.

Гарри знает, что если разозлить Тома, то тому хватит одного взмаха руки и даже без палочки, чтобы загнать его в угол, прижать к стене и пустить первую кровь.

— Успокойся, Гарри, — миролюбиво начинает Реддл, нацепив на лицо улыбку. Гарри ему не верит. — Раз ты хочешь поговорить, то давай поговорим.

— Раз я хочу, — закипая, повторяет Поттер и опускает руку, выпрямляясь в полный рост. Если Том спокоен, то и Гарри засунет свою злость куда подальше. — А ты не хотел бы?

— Я хотел бы для начала поцеловать тебя, а потом уже разговаривать, — честно отвечает Реддл.

Каков святоша. Тому всегда становится мало, на один поцелуях он не остановится.

— Где ты был? — Гарри нацепляет на лицо бесстрастную маску, замечая, как Реддл хмурится.

Выкуси, думает Гарри.

— Путешествовал. Мы же уже говорили об этом.

— И что ты делал?

— Изучал магию, — послушно отвечает Том.

— Ясно. — Гарри указывает на дверь. — Выметайся.

Реддл — болезнь, от которой невозможно избавиться, он — это что-то подкожное, что-то, что заражает кровь и гонит по всему организму. Его прикосновение иногда сравнимы с круциатусом, что дребезжит кости.

— Нет, — сухо бросает Том и делает шаг по направлению к Гарри. Его ярость выдают только глаза, что готовы со свистом бросать кинжалы, и раздувающиеся крылья носа. — Я вернулся из-за тебя, Гарри, и не собираюсь уходить, потому что ты внезапно решил прогнать меня. Я из-за тебя воздержался от некоторых темнейших проклятий, потому что решил, что моя цельная душа будет тебе больше по вкусу, а ты смеешь говорить мне: «выметайся»? Я не писал письма, потому что бывал в таких дебрях, что не знал, где элементарно можно найти сову. И я не виноват, что ты сбегал от моих последователей, как только видел их на горизонте и не готов был слышать того, что они могли тебе рассказать.

Гарри старается разобраться в полутонах ненависти и любви, овладевших его существом, но никак не может разобраться в них, всё ещё во все глаза пялясь на Тома. Он не имеет представления о какой философии тот говорит, когда упоминает цельность души, но его, честно говоря, сейчас это не особо волнует. Маленькая колышущаяся надежда, словно почти потухший огонь на кончике спички, разгорается так, что заполняет всё нутро, так, что дым повалит отовсюду.