Идеальный финал - страница 12
Представь, Саманта попросила фотографию. И что мне ей отправить?! Вспомни, как начиналась болезнь объективов. Я ограждал себя каждую минуту, старался убежать от этих вспышек, пока окружающие смеялись и весело кричали «еще». Но почему я так боялся?! Все эти годы глаза ненавидели отражение в чертовом зеркале! Я чувствовал, как готов удавить эту тварь! Иногда, казалось, что монстра невозможно любить, и, видимо, это правда, судя по тому, как поступила Челси.
Я думаю, фотография забирает часть души, те счастливые моменты, которые успела зафиксировать в фокусе камер. Как тонкая великолепная работа хирурга, который нежными движениями разрезает тело, выпуская потоки багровой крови, капающей на холодный пол операционных палат. Он так аккуратно отделяет счастливые опухоли, оставляя душу, измотанную и печальную, опустошая ее, словно вишню от кости. И в этих фокусах так мало волшебства. Небрежные швы, наложенные поверх кровоточащих ран, когда-нибудь порвутся и бросят тело умирать, наблюдая, как из него выходят последние капли жизни, доброты, человечности. Холодный труп – пиджак для шкафа в виде гроба. И так печально это все.
Я видел ангелов и видел бесов,
Я видел ад и видел небеса,
И даже труп бывает весел,
Когда без стука врывается весна.
Уже поздно. Мне пора. Завтра еще один день. Спасибо, что снова выслушал меня, опустошил до дна».
Очередной день на работе оказался таким же скучным, как и предыдущий. Лишь мысли о вечере не давали парню покоя. Он ждал, когда сможет окунуться в мир, где только они, вдвоем. Это так странно. Казалось бы, молодые люди даже не были знакомы лично, но какая-то непонятная нить тянула все ближе, соединяя их тела и души. Очереди глупых людей смотрели внутрь павильона, как психологи заглядывают в огромный мир больных, создавая в нем новые истории, раскрашивая монотонными красками и наполняя смыслом. А сколько их? Тех самых миров. Джимми чувствовал себя неловко, улавливая взгляды этих людей. Казалось, он был лишь объектом, ненавистной деталью в механизме, который подавал обществу кислород теплых чувств, пока его мерзкое тело билось в конвульсиях в периметре больничной палаты. Всего лишь шестеренка. Одна незначительная деталь. Оригинал.
Джимми закрыл двери магазина, погасил свет, чтобы его тело никто не увидел, и сел за стол, прокручивая ручку в своих руках. В любую минуту могло приехать начальство, но парня это не останавливало. Он сидел внутри стеклянной коробки, глаза были закрыты, а разум уже давно покинул усталое тело, пустившись в долгий путь в страну грез и фантазий. Впервые в жизни Джимми зашел так далеко в своих мечтах.
Парень представлял огромную сцену, тысячи ярких прожекторов устремлены в самый центр, освещая крепкие доски, пронзая своими лучами его отдаленную фигуру. Тысячи людей в огромном зале, как капельки крови в организме, которым там тесно, но они не могут выйти, тая где-то в фантазиях. Толпа что-то кричит, хлопает в свои ладони, не отрывая взгляда от яркого света. И во всем этом море, Джимми, словно отдельная фигура, маяк среди плещущихся волн, большими тяжелыми шагами направляется к стойке посреди сцены, чтобы сказать, подарить, вырвать из себя эти строки, отдать их многотысячной толпе сонных зевак, приукрасив уставший разум общества. И вот он, при громких воплях стада, тихо, едва заметно, открывает тетрадь, выпуская вверх прекрасных птиц, которые слетают с чистых листов, кружась в знакомом танце, стремясь вырваться туда, где нет каменных оков, к небу, что нежно, словно теплыми руками, хранит в себе солнце. Глаза улавливают буквы, а голос ласкает микрофон, отдавая ему всю душу и привкус соленых рек.
Все глубже проникая в свою мечту, Джимми видел, как на иллюзорных глазах блестели слезы, а зал, словно вулкан, пылал от тысячи редких огней. Тишина. Последний стих, как патроны, которые солдаты направляли в небо, расстреливая звезды, чтобы они рухнули с купола этого мира, подарив право на еще одно желание. И сколько строк в сердца этих людей? И снова аплодисменты. Низкий поклон. И красный занавес, будто пелена тумана скрывает утром всю красоту росы, падает вниз, и звук минорной ноты, что создавали все эти стихи, как окончание спектакля, вернее, лишь его антракт.