Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга 1 - страница 23

только что сказанное: эмпирик мнит, что всякая наука обязана исходить из опыта, основывая свое опосредованное познание непосредственным опытом. Так что для эмпирика подлинная наука и опытная наука — одно и то же. А «идеи», «сущности»? — что это против фактов, как не схоластическое сущее, как не метафизические фантомы? Ведь главная заслуга естествознания Нового времени в том-то и заключается, что оно освободило человечество от подобных философских призраков. И только с постигаемой в опыте, реальной действительностью — вот с чем имеет дело наука. Что не действительность, то воображение, — и наука, состоящая из воображений, и есть не что иное, как воображаемая наука. Конечно, как психологические факты, должно признавать всяческие воображения, — они относятся к ведению психологии. Но вот что — как это попытались произвести мы в предыдущей главе — из воображений могут проистекать, через посредство основываемого на них так называемого сущностного созерцания, новые данности, данности «эйдетические», предметы, каковые ирреальны, — это, так заключит эмпирик, как раз и есть «идеологическая выспренность», «поворот назад к схоластике» или же к того пошиба «априорным спекулятивным конструкциям», с помощью которых чуждый естествознанию идеализм первой половины XIX века так сильно тормозил подлинную науку.

Между тем все, что произносит тут эмпирик, зиждется на недоразумениях и предрассудках, сколь бы благонамеренны и хороши ни были его побуждения. Принципиальная ошибка эмпирической аргументации заключается в следующем: основное требование возврата «к самим вещам» отождествляется или смешивается с требованием основывать познание на опыте. Без дальнейших рассуждений тут принимается, — при вполне понятном натуралистическом ограничении рамок доступных познанию «вещей», — что опыт есть единственный акт, дающий сами вещи. Однако вещи — это не просто-таки вещи природы, действительность в обычном смысле — это не просто-таки действительность вообще, а ведь тот дающий из самого первоисточника акт, какой мы именуем опытом, сопрягается только с действительностью природы. Осуществлять тут отождествления, обращаться с ними как с якобы само собой разумеющимся значит не глядя отодвигать в сторону различения, требующие яснейшего усмотрения. Так спрашивается, на чьей же стороне предрассудки. Отсутствие предрассудков, коль скоро оно подлинно, требует не вообще, чтобы мы отвергли «чуждые опыту суждения», но чтобы мы поступали так лишь при условии, что собственный смысл суждений требует опытного обоснования. А напрямик утверждать, что все суждения допускают опытное обоснование и даже требуют такового, — не подвергнув предварительному изучению сущность суждений во всех их фундаментально различных разновидностях, не рассудив при этом, не противосмысленно ли в конце концов такое утверждение, — так это не что иное, как «априорно-спекулятивная конструкция», которая не становится лучше от того, что на сей раз она исходит от эмпиризма. Подлинная наука и подлинно присущее таковой отсутствие предрассудков — они в качестве подосновы всех доказательств требуют непосредственно значимых суждений как таковых, почерпающих свою значимость прямо из созерцаний, дающих из самого первоисточника. А созерцания — они устроены так, как то предписывает смысл этих суждений, или, иначе, собственная сущность предметов и обстоятельства суждения. Фундаментальные регионы предметов и коррелятивные с ними региональные типы дающих созерцаний, принадлежные сюда типы суждений и, наконец, ноэтические нормы, какие для обоснования вот такого-то типа суждений требуют как раз такого-то и такого-то вида созерцаний — все это невозможно ни постулировать, ни декретировать сверху, можно лишь констатировать это с усмотрением сути, а это в свою очередь означает — раскрывать через созерцание, дающее из самого первоисточника, и фиксировать в суждениях, какие будут верно приспособляться к данному в созерцании. Нам и кажется, что подлинно чуждый предрассудков и чисто дельный метод выглядит именно так и никак иначе.