Иерихонская Роза (СИ) - страница 12
И лишь стоило буре на ее сердце улечься окончательно, лишь стоило ей начать избавлять себя от подвенечного платья, сжигавшего кожу, как в комнату ворвалась Сэрие.
— Пошла вон!
— Умоляю, дайте мне слово! — простонала Сэрие, словно грешница на допросе инквизиции, заламывая руки. — Заклинаю вас, тетушка, дайте слово!
Эрмера встала перед ней и молча кивнула. Что ж! Каждая имеет право объясниться.
— Умоляю, тетушка, постарайтесь мне поверить! Я так этого не хотела, я так не… сперва я думала, что это вежливость, клянусь вам, тетушка! Дайте мне лик Горви, и я поклянусь вам на нем! Я думала, дворяне всегда делают комплименты и обнимают за талию, потом я думала, что это потому, что он мой дядюшка… Если бы я знала, ах, тетушка, если бы я только знала, что он имеет в виду, я бы сразу же… но…
Сердце Эрмеры не дрогнуло, равнодушие было на ее лице. Она глядела на Сэрие, а Сэрие стояла перед ней на коленях и обливалась слезами, и едва могла шевелить языком.
— Потом я думала, что должна вам сказать, но вы были так счастлива, так счастлива! И я поверила, что это только пока он холост, и я подумала, что он прекратит, когда вы поженитесь…
— И ты спала с ним?
— Никогда! Я бы не посмела, о, я бы не посмела! И сегодня я так хотела закричать…
В глазах Эрмеры не было ни капли веры, и что-то оборвалось в сердце Сэрие.
Она бросилась к ней, схватилась за ее руки, уронила голову, и зарыдала, и закричала во все горло, во всю силу своей боли. Почему она не могла ему отказать, почему не сказала тетушке Эрме сразу, почему не было в ней сил отбиваться? Почему она допустила все это, почему позволила ему разрушить то прекрасное чувство, что было между ними, между глупой маленькой воровкой и самой доброй на свете женщиной? Почему, почему же?.. Она не знала ответа, зато знала, что ничего уже не вернуть.
Сэрие держала руки Эрмы и рыдала, и кричала так отчаянно и горько, как тогда, когда ей было суждено умереть под ударами хлыста — и лучше бы она тогда умерла! Лучше бы ее никогда не было в жизни Эрмеры, и та бы вышла замуж за возлюбленного и была бы совершенно счастлива до самого конца своих дней. А Сэрие, а что Сэрие? Какой толк, какой смысл в ее существовании, если она сделала несчастной женщину, которую любила больше всего на свете, если своей демонической красотой она разбила самое прекрасное в Хрустальной сердце, ранила самую чистую душу?
И есть ли смысл говорить «прости»? Есть ли смысл извиняться, объясняться, признаваться во всем и умолять на коленях? К чему целовать ее руки и поливать их слезами, если ничего уже не вернуть, если Эстели и Эрмера уже никогда не поженятся и не будут счастливы, если гости, собравшиеся у озера, уже начали расходиться и разносить весть о сорванной свадьбе Алмазной княгини? Ах, нет! Ни в чем этом нет ни капельки смысла.
Сэрие подняла залитые слезами глаза, и их взоры пересеклись.
— Сэрие…
Сэрие хотела бы многое сказать, но сил в ней хватало лишь на отчаянный крик.
— Сэрие!
И один этот вечер стоил всего, что между ними было!
Эрмера осторожно высвободила свои руки из ее хватки, и Сэрие показалось, что она упадет, но ее поймали; Эрмера держала ее за тонкую талию, другой рукой поддерживая ее голову, и ждала, пока иссякнут ее слезы; Сэрие прижималась к ее телу и молилась, чтобы это были не последние ее объятия в этой жизни.
— Успокойся, Сэрие.
— Ах, тетушка, тетушка…
— Полно, полно, Сэрие.
— Я все разрушила!
— Ничего ты не разрушила, Сэрие.
Рыдания оборвались, и Сэрие распахнула глаза, от шока, кажется, позабыв, как дышать. Эрмера улыбнулась чуть грустной, но твердой улыбкой.
— Успокойся, Сэрие. Я исколесила тридцать два государства и пять морей, я видела королей, императоров и простых смертных, я торговала с Севером и с Востоком… и неужели ты думаешь, Сэрие, что я не узнаю слезы раскаяния?
— Госпожа?
— Когда я увидела тебя впервые, когда ты кричала, истекая кровью, я знала, что так кричит женщина, которая очень хочет жить. Слышала искренность в ее голосе, честность в ее слезах. И сегодня, и сейчас, ты, Сэрие, раскаялась. Эти слезы я узнаю легко. Эти слезы не подделать и самой искусной лгунье.