Ифе и голос из саркофага - страница 4
Ифе был бы не против, если бы Эбо умер. Когда он о нём думал, на его плечах горели следы плётки. О, если б он знал, как громогласно отзываются мысли в царстве мёртвых, он бы задавил их, как ядовитую многоножку, которая, забравшись в жилище, может умертвить целую семью!
А тогда Ифе поплёлся к саркофагу в надежде, что его отец поговорит с ним. Но он не сказал ни слова - видимо, из-за бальзамирования. Ифе присел рядом, вдыхая запах разложения, перемешанный с ароматами смол, битума, масел и древесины сикоморы. Возле огромного ящика он заметил холмик из крупных песчинок, усеянный крошечными норками.
Ифе взял соломинку и сунул в одну из них. Холмик словно зашевелился, соломинку кто-то потянул внутрь.
И вот тут-то раздался голос Нусепта, который Ифе не слышал уже давно:
- Какой ты глупец, Ифе. Теперь я точно знаю, что ты не мой сын. Мой ребёнок был бы умнее и ни за что бы не стал бы дразнить ядовитых муравьёв шизеле. Вот если бы ты собрал их в коробочку, которых полно у твоей нечестивой матери, а потом высыпал на одежду брата Эбо, тебе бы не пришлось вздрагивать от каждого его шага, от каждого звука его голоса.
- Я не вздрагиваю! - сказал Ифе и на всякий случай оглянулся. Потом продолжил: - А как собрать ядовитых муравьёв? Они же укусят!
Он помнил, как добрую чёрную рабыню ужалил скорпион и её рука стала напоминать бревно. А на ней раскрыли ротики язвы, которые плескали зеленоватым гноем. От гноя, попавшего на неповреждённую кожу, вырастали новые язвы. Мать этой рабыни, ныне покойная, собирала гной, смешивала с порошками и отварами. А потом заставляла дочь выпить отвратительно вонявшую жидкость. Зато рабыня быстро поправилась.
Но в мире нет противоядия при укусах шизеле - это Ифе знал тоже.
Раздался глухой стук о крышку - это вознегодовал Нусепт.
- Шизеле очень умны, они нападут стаей и искусают тебя прежде, чем ты отловишь хотя бы одного. Используй приманку, коробку...
Из саркофага не донеслось больше ни одного звука, хотя Ифе не ограничился одним вопросом.
Мать не пустила Ифе в свои покои - там отдыхал Эбо. Она отослала сына на кухню, чтобы рабыня подала ей с Эбо душистого пива.
Ифе выполнил приказ, а потом решил пробраться в покои наложницы. Прошло много времени со дня её смерти, но из-за расписанных маками и лотосами дверей по-прежнему пахло смертью. Ифе уселся у косяка и стал медленно вдыхать запах.
Торопливо прошли служанка с маленькой дочкой и добрая рабыня. Они закрывали половину лица краем одежд.
- Ифе! Как ты можешь здесь находиться? - воскликнула служанка. - Что тебе здесь нужно?
Ифе не нашёлся, что ответить, и поэтому вздёрнул подбородок, а глаза под прямыми бровями, так похожими на материнские, презрительно прикрыл длинными ресницами.
Он видел, как внимательно посмотрела на него чёрная рабыня, прежде чем пройти на галерею за циновками. В свою очередь, когда женщины выходили, он показал девочке сласть - шарик из жареной муки, мёда и орехов, покрытый глазурью. И тут же спрятал его за пояс.
Хитрость удалась - девчонка пришла почти сразу. Её глазёнки жадно загорелись, когда Ифе вынул из-за пояса раздавленную сласть, которая липла к пальцами.
- Принеси мне связку ключей, которая хранится у твоей матери, - сказал он. - Да побыстрее, а то я съем это сам.
Через миг снизу раздался раскатистый рёв - мать застигла дочку на месте преступления и наказала её.
Что же, Ифе негде больше взять коробку для муравьёв? И кто сказал, что ловушкой должна стать непременно коробка? На кухне он стянул кувшинчик с крышкой, в котором обычно был сироп, подманил хныкавшую девочку, отдал ей сласть и увёл к саркофагу.
- Насыпь в кувшин песка, только быстро! - сказал он ребёнку, увлечённому лакомством.
А сам мгновенным ударом сандалии развалил вход в муравьиный дом.
Девочка зачерпнула липкой ладошкой песок, стала сыпать в кувшин, но застонала и опустилась на землю.
Из подземных норок вылезали всё новые муравьи. Нужно было убегать. Ифе пнул кувшинчик и побежал вслед.