Иглы мглы - страница 90

стр.
Ах, было б время, я бы поразил
вас трепетным рассказом — neighukluzhe,
nevynossimo — но, увы, финал.
Что я свершил дыханием своим?
Я пробовал достать из шляпы птицу
и яйца раздавил внутри, как мим,
старинный шапокляк залив желтком.
И в заключенье я напомню вам,
чему я следую повсюду неуклонно,
сжимается пространство, потому
щедроты памяти с изъянами порой:
однажды в графстве Мора, канув в тьму
(полгорода, полпустыря, москитов рой)
и в Западной Вирджинии однажды
(дорога краснопыльная меж садом
фруктовым и дождя вуалью) жажды
не утолил; пронзила дрожь досадой,
тем русским нечто, что вдохнул давно,
не понимая впрочем. Прелесть быта
ребенок спал и дверь была закрыта.
Что ж, фокусник сбирает причиндалы
канат волшебный, носовой платок,
с подтекстом рифмы, клетка, чудо-песня.
Скажи ему, что фокус устарел.
Но тайна остается нераскрытой.
Препятствия, смеясь, сорвут итог.
Как скажешь ты "приятный разговор"?
По-русски как ты скажешь "доброй ночи"?
О, может быть:
Bessonnitza, tvoy vzor oonyl i strashen;
lubov moya, otstoopnika prostee.
(Бессонница, твой лик дик, ненакрашен,
моя любовь, грех лютый отпусти.)
21 февраля
АПОЛОГИЯ ПЕРЕВОДЧИКА
Как это ни звучит банально, я пунктуален до конца: перевожу конгениально и краснобая, и глупца. Я не представлю идиота завзятым умником, отнюдь, моя первейшая забота читателю представить суть переводимого поэта, будь он шотландец иль казах… Зато ручаюсь, только это я вычитал в его глазах. В его стихах, простых и сложных, серьезных или озорных. Вас заверяю непреложно. Не бейте, критики, под дых. И вы, друзья, не обижайтесь, что не зажегся ореол, да будь ты трижды Межелайтис, — взял за руку и перевел через границу к новой бровке от старой, Господи прости, порою применив уловки, порою просто по пути. И как заботливый попутчик, как истинный интеллигент, прощусь я с мужиком покруче, а даме выдам комплимент.
23 февраля
* * *
Это небо, эти выси,
солнце, что висит, слепя…
Отвратительно зависеть
от других, не от себя.
Ты — в летах, а все неловок,
жучат все тебя, как встарь…
Что ж, взгляни, как энтомолог:
вошь ведь тоже Божья тварь.
Клещ ли, клоп, блоха — смирись-ка,
каплей крови поделись…
Отвлекись. Как Божья сиська
ткнется в губы неба высь.
Трубочкой сложивши губы,
пей невидимый озон,
а обиды, словно клубы,
скроются во мгле времен.
27 июня
СЫН ПЛОТНИКА

(Из Альфреда Эдварда Хаусмана)

Здесь начинает палач:
Здесь начинается плач.
Вам — добра, меня — в нору,
Живите все, я умру.
Эх, лучше бы дома быть,
Отцу подмочь тесать, рубить;
Был бы повенчан с теслом,
Спасся бы рукомеслом.
Тогда б возводил верней
Виселицы для парней,
Зато б не качался сам,
Не плакал по волосам.
Гляньте, высоко вишу,
Мешаю тем, кто внизу;
Грозят мне кулаками,
Зло разводя кругами.
Здесь я, слева и справа
Воры висят исправно:
Одна судьбы — пути свои,
Средний висит из-за любви.
Друзья, дурни, зеваки,
Стоит послушать враки;
Взгляните на шею мою
И сохраните свою.
Итог печального дня:
Будьте умнее меня.
Вам — добра, меня — в нору,
Живите все, я умру.
30 августа
СОНЕТ

(Из Уильяма Драммонда)

Блик промелькнул, но светят небеса,
Грохочет гром, хоть молнии погасли,
И долго помнят образы глаза,
Сгоревшие давно в житейском масле:
Ах! маленькая Маленькая жизнь,
Ценимая тупыми существами.
Живое умирает, между нами
Парфянских стрел град поскорее брызнь.
О что такое доблесть, разум, честь?
Зачем краса и гордость увядают?
Чем душу тронам золотым поднесть,
В земное рабство впасть цари желают?
"Жизнь — сон", — учил нас принц, не став царем,
Смерть отрицая, видя смерть во всем.
9 ноября

НОВЕЛЛА МАТВЕЕВА

НЕПРЕРЫВНОСТЬ

(Заметки о лирике Виктора Широкова)

Известно, что в поэзии никто ничье место не занимает и занимать не может. Но верно, к сожалению, и то, что одного пишущего можно поддержать и всячески воодушевить, изо всех сил рекламируя его продукцию и задорно противопоставляя его тем, кто якобы поплоше. А другого можно, попросту говоря, затюкать. Замять его опыт. Замолчать (или даже выкрасть) его достижения и находки. Отнять у человека ВООДУШЕВЛЕНИЕ! Унизить его в собственных глазах и в глазах своего призвания. Сделать немыслимым и невозможным его разговор с Читателем.

Говорят, правда, что поэт и на необитаемом острове — поэт. Тонко подмечено! Но ведь это — на необитаемом! Насчет которого он знает точно, что не встретит там ни критиков, ни читателей и, — кроме, может быть, птицы с нижеследующим названием, — никаких других пересмешников. Ну, а если всяк остров сегодня обитаем? А если сама "необитаемость" перенаселена? А если недочет людского понимания не восполняется для нас даже и преимуществами настоящего одиночества, — что тогда?