Игорь-якорь - страница 14
Его поставили к стенке, и кто-то в чём-то цвета хаки сказал:
— Не сползать. Не садиться на землю. Стоять! Понял?
— Понял, — ответил Яша.
Он поднял голову, посмотрел вперёд через весь двор училища. Там была такая же стенка, с такой же белой полосой футбольных ворот. Теперь в конце двора Яша увидел четыре фигуры, тоже в чём-то цвета хаки.
«Как они всё знают? — подумалось ему. — Ведь хочется сползти вниз — сесть или лечь на землю. Предупредили — нельзя. Наверно, расстреливают не в первый раз».
Он отвёл назад руки, опёрся ладонями о шершавый кирпич и плотнее прислонился спиной. Теперь стоять стало легче, прошелестел прохладный ветерок, и Яше показалось, что он спит и слышит сквозь сон голос Ивана Ивановича:
— Кто тебя подговорил убить Дубровского? Каких знаешь большевиков? Ну, отвечай! Если будешь молчать, тебя сейчас же расстреляют.
И так же, как сквозь сон, Яша сказал:
— Убивайте. Убивайте, как убили Гавриила Ивановича. Всё равно вам крышка…
Он слышал, как пророкотали выстрелы. Видимо, стреляли не дружно — не все сразу…
11. Девочка
А между тем фельдшерская школа, занятая белогвардейской контрразведкой, жила своей казарменной жизнью. Чеканя шаг, проходила шеренга солдат, щетинясь колючими штыками; доносились выкрики команды: «Ать! Ать! Леу! Леу!» Потом кто-то закричал особенно громко: «Смирна-а-а!» И снова обрывки слов, как бывает во сне: «Ать! Ать! Леу! Леу!»
И всё дальнейшее казалось Якову сном.
Было холодно, как бывает, когда сползёт одеяло. Потом кто-то чем-то укрывал его. Ему виделось лицо девушки — большеглазой, стриженной под мальчишку и вообще похожей на мальчика, если бы не девчачий голос:
— Не робей! Они и меня так пугали. А стреляли поверх головы. Целились в белую полосу на стене. Эту полосу мальчишки-футболисты намазали…
Второй раз Якова допрашивал поручик, который чем-то напоминал того, с шашкой наголо. Он тоже был красив, женствен, и от него несло духами.
На первый вопрос: «Ну, щенок, выкладывай начистоту» — Яша не ответил. Он смотрел исподлобья, и в глазах его была видна ненависть и непримиримость.
И вдруг поручик вспомнил футбольное поле и вратаря, который стоял у ворот такой же напряжённый, исподлобья следя за мячом, как за врагом, который готовится на него напасть.
— Послушай, ты, а на соляных футбол гонял?
Яша молчал. Он не понял, что поручику надоело допрашивать и что в этом вопросе не было никакого подвоха. Просто ему было любопытно узнать о тайне соляных промыслов от парня, который, должно быть, там бывал и, значит, что-то должен знать.
— Ну, ты, молчун, привидение на промыслах видел? Молчишь?! Так. А этих самых, которые… ну, ты знаешь, которые прячутся от нас и вас, дураков, агитируют, — большевиков? Видел? Связан?.. Опять молчишь!
Поручик сидел, отвалившись на спинку кресла, и думал: «Надо встать и ударить его по лицу. Кулаком или наотмашь ладонью?» Он поднял было руку, но, встретившись с глазами Яши, опустил её и заговорил по-хорошему — не то чтобы ласково, но не зло:
— Ну что ты упёрся: «Никого не знаю, ни с кем не связан, все бандиты». Я же знаю, что́ ты только что тут бубнил. Чушь всё это. Сознайся — назови двух-трёх человек, которые говорили, что иностранным войскам и белой армии будет крышка, и я отпущу тебя. Мама небось заждалась, вареников наварила. Ты любишь вареники?
— Не.
— Что — не?
— Не в чем мне сознаваться. А Гавриила Ивановича убили.
— Ну вот, ты опять за своё! Что ты как будто упёрся в стенку? Ни туды и ни сюды. А? Ну, отвечай!
— А что отвечать? Набил морду Горилле, вот и весь мой грех.
— Какой ещё горилле? В зверинце, что ли?
— Да нет. Это у нас в школе Дубровского Гориллой зовут. Вот я ему…
— А тебя как в школе зовут?
— Меня?
— Да, тебя.
Яша помолчал, ему было неловко назвать своё прозвище. Получалось вроде бы хвастовство.
— Ну, опять молчишь?! — сказал поручик.
— Яша — взяла наша, — тихо произнёс Яков.
Поручик улыбнулся и подумал: «Мальчишка, желторотый юнец».
— Эй ты, драчун, а скажи: взяла наша?
— Не.
— Что — не?
— Не взяла. Он меня… И вот я же тут. У Гориллы руки знаете какие! Он может, если…
Поручик не дал Яше договорить. Он отмахнулся рукой, как бы обрубив его речь, достал из кармана часы, посмотрел на них, торопливо встал и крикнул: