Игорь-якорь - страница 26

— Видишь ли, Игорь, — говорил старший Смирнов, глядя на спокойно-солнечное море в порту, — с тех самых пор, как плавают люди по морям и океанам, разбойничают пираты. Это было, это есть. Но обидно, что такое происходит, когда человек и над природой, и над техникой стал хозяином…

Они помолчали.

Игорь сказал:

— И ещё во времена, когда люди поняли, какой разрушительной может быть война.

В дни, когда Игорь-якорь отправлялся в свой первый в жизни заграничный рейс, ни одна страна не объявляла другой стране войну. А между тем где-то летали боевые самолёты с атомными бомбами на борту, шныряли в нейтральных водах таинственные подводные лодки, на поля Демократической Республики Вьетнам бомбардировщики сбрасывали свой смертоносный груз. Каждый новый день приносил новые жертвы: были раненые и убитые, были люди, оставшиеся без крова. Когда же наша страна помогала народам, которых бомбили, обжигали слезоточивыми газами, избивали полицейскими дубинками, пиратские самолёты преследовали наши корабли, пиратские подводные лодки торпедировали наши безоружные теплоходы. Яков Петрович читал всего лишь накануне о том, как пиратский самолёт, будто коршун, кружил над нашим мирным кораблём, пикировал на него, обстрелял из пулемёта. В тот раз никто из наших моряков не пострадал. Но ведь нельзя было поручиться, что так благополучно будет в следующий раз.

Вот что волновало отца и мать Игоря-якоря. Вот почему Наталия Ивановна плакала, а Яков Петрович вспоминал про пиратов.

Яков Петрович стоял уже на пристани и смотрел, как молодой моряк, в такой же форме, какая была у Игоря, и чем-то на него похожий, переходил от борта к борту, волоча за собой длинный провод с маленьким микрофоном. Он подносил его к губам и чуть слышно произносил:

— Отдать носовой!

А рупоры, как эхо, повторяли по всему кораблю:

— Отдать носовой!

На носу судна громкий голос отвечал:

— Есть отдать носовой! — и часто-часто начинала греметь лебёдка…

Заграничный рейс. Считается, что корабль в заграничном плавании с того момента, когда пограничники, вежливо откозырнув и пожелав счастливого пути, сходят на берег.

Но Игорь не чувствовал себя за границами Родины, пока видел родной город, пирс, отца, башенку маяка.

«Черноморск», пеня и взбивая воду, разворачивался, порт уходил куда-то вглубь, а Яков Петрович всё стоял у причала, размахивая перед лицом правой рукой. Он казался Игорю уже совсем крошечным, меньше спички. Сын не мог разглядеть лицо, но и на таком расстоянии Игорь скорее чувствовал, чем видел, что отец с трудом сдерживает слёзы.

А потом исчез порт, скрылся волнолом, родной город и, наконец, маяк, который остался последним, как восклицательный знак на чистом листе голубой бумаги.

Вокруг было одно только море, море, море… Но и это ещё не была «заграница». Море-то было своё, родное, Чёрное.

«Заграница» пришла, когда спустя много часов впереди по носу корабля показались берега с остроконечными минаретами незнакомого города. Теплоход, следуя изгибам пролива, поворачивал, и при этом Игоря поражали никогда невиданные берега, в очертании которых и красках было всё новое.

Свободные от вахты моряки с «Черноморска» сошли на берег. Времени было мало: теплоход не грузился и не выгружался в этом порту. Стоянка полтора часа для выполнения каких-то формальностей. Ну что ж, и за час можно посмотреть город, хотя бы район, ближайший к порту.

Игорь с некоторым волнением думал о первой встрече с чужой землёй. Ведь он ещё никогда не был за границей.

Первыми, кто встретил наших моряков, были мальчишки, оборванные и босоногие. Они просили монетку, сигареты, спички, значки — что-нибудь. У Игоря значками были полны карманы, он вынимал их пригоршнями и раздавал направо и налево.

Товарищи говорили:

— Пойдём, Смирнов.

— Погодите.

— Ты же, Игорь, хотел посмотреть город. Не успеешь.

— Успею. Сейчас.

Мальчишки сразу раскусили характер Игоря. Они окружили его тесным кольцом, кричали, визжали, отталкивали друг друга, протягивали к нему руки. Они просили на языке, который считали русским. Но Игорь мог понять их с трудом.

И вдруг громкий, но хриплый бас: