Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки - страница 48

Конечно, у Хрущева не было общего образования и чувства реальности. Он склонялся к стихийному принятию важных решений, и в волюнтаризме его упрекали не без оснований. Этот политик был не всегда удачлив при выборе советников. Он был прочно укоренен в прошлом и столь же прочно встроен в систему, которая тормозила и в конце концов срывала реализацию многих его разумных идей. Но это был полнокровный политик, веривший в свои идеалы. Он был убедителен не только на массовых митингах, но и в ходе доверительных переговоров с политиками другой стороны.

Хрущев никогда не упускал из виду разрядку международной напряженности, имевшую для Советского Союза жизненно важное значение. Было бы ошибкой считать отстранение “фракции Молотова” от руководства чисто внутриполитическим событием. Хрущев нуждался в свободе рук для примирения с США, к которому он стремился. Понятие “мирное“ сосуществование” не было для него пустой фразой.

Моей службе были известны отчеты боннского министерства иностранных дел, из которых явствовало, что Госдепартамент США расценивал новые предложения Москвы по поводу заключения мирного договора с Германией с учетом старого плана конфедерации двух германских государств так же скептически, как и прежде. Столь же отрицательно он относился и к плану министра иностранных дел Польши Рапацкого, направленному на превращение Центральной Европы в зону, свободную от атомного оружия. Особенно чувствительно, как казалось, он реагировал на идею превращения Берлина в “вольный город” — ведь такой план задевал бы важнейшие права держав-победительниц.

Тем не менее оставалось впечатление, что во время встречи на высшем уровне между президентом Эйзенхауэром и Хрущевым, состоявшейся в 1959 году в Кэмп-Дэвиде, была открыта новая фаза взаимопонимания. В скоропалительных комментариях уже возвещался конец холодной войны, средства массовой информации превозносили “дух Кэмп-Дэвида”. Мы узнали из хорошо информированных американских источников, а не от наших советских партнеров, что при обсуждении щекотливого берлинского вопроса оба государственных деятеля сблизились и что они стремились на своей следующей встрече в Париже заключить соглашение, которое учитывало бы советские предложения.

Но Парижская встреча на высшем уровне не состоялась. Ракеты советской ПВО сбили американский самолет-разведчик, а оставшийся в живых летчик Френсис Гарри Пауэре был предан суду и при первой возможности обменен на советского разведчика Рудольфа Абеля, приговоренного в США к тридцати годам тюрьмы.

Полгода спустя обозначилась смена руководства в Белом доме. Мы лихорадочно пытались собрать сведения о Джоне Ф. Кеннеди и его команде. Прийти к собственной оценке было нелегко, даже читая все важнейшие газеты и изучая сообщения посольства ФРГ в Вашингтоне, если мы получали доступ к ним.

Оценки, которые делало министерство иностранных дел ФРГ, вместе с другими источниками обнаруживали озабоченность Аденауэра тем, что США могут поставить собственные интересы над интересами немецких союзников. Аденауэр легко находил общий язык с республиканцами Эйзенхауэром и Даллесом, но не доверял демократу Кеннеди.

Постепенно передо мной стала вырисовываться картина необычного подхода Кеннеди к своим обязанностям и проблемам, которые решала его администрация. Тот факт, что советская печать опубликовала полный текст его инаугурационной речи, был обнадеживавшим сигналом со стороны Москвы.

Но затем нахлынули события, свидетельствовавшие о повороте событий в противоположном направлении и заставлявшие опасаться худшего. Чего нам приходилось ожидать от американского правительства, которое не просто терпимо отнеслось к интервенции в кубинском заливе Кочинос в апреле 1961 года, но и поддерживало ее? А в том, что кубинские эмигранты, высадившиеся там, пользовались поддержкой США, не было никаких сомнений.

Неудачное вторжение в заливе Кочинос побудило Хрущева и его внешнеполитических советников более наступательно подходить к западноберлинскому вопросу. Часть города, расположенная внутри территории ГДР, была важным козырем в руках Хрущева, и Кеннеди сознавал это. Но в отличие от того, что сделал Эйзенхауэр в Гватемале в 1954 году, он колебался с отправкой собственных войск на Кубу. Советское руководство знало, что ракеты “Минитмэн”, находившиеся на вооружении США, представляли собой оружие первого удара, а соотношение по ядерным боеголовкам было 20:1 в пользу США. Союз между СССР и Китаем был сломан, а из ГДР через открытую границу стремилось на Запад все больше людей. Внутри советского руководства вновь образовалась группа, возражавшая против уступок Западу. С другой стороны, Хрущев непосредственно перед неудавшимся вторжением в заливе Кочинос, которое он истолковал как признак слабости руководства Кеннеди, смог записать на свой счет сенсационный успех — первый пилотируемый космический полет 12 апреля 1961 г., и это с психологической точки зрения уменьшило ядерный перевес США.