Игра в бессмертие - страница 67
Я заставил себя кивнуть, понимая, что под «исчезнет» имелся в виду выход в реал. На обладательницу голоса я старался не смотреть.
Она отступила, я шагнул за порог. Дядя Петя, значит…
В холле царил полумрак: окна зашторены, свет выключен. Хозяин дома создал нужную атмосферу: хотел ощутить себя в реале, где ему пришлось бы таиться и избегать взглядов соседей. Это повышало реалистичность происходящего — возможно, девочки в его глазах становились более живыми.
Не выдержав, я спросил:
— Сколько на мыле болотных шипов?
Вопрос был идеален для выявления энписи: в тех сегментах, где они не обозначены (а неписей не везде помечают зелёной точкой, как во «Фрее»), легко запутаться. Но абсурдная фраза это исправит.
— Простите, но ваш вопрос некорректен, — бесстрастно сообщила девочка. — На мыле шипов нет. Кроме того, слова «болотный» и «мыло» практически несочетаемы: мыло — это средство гигиены, предназначенное…
— Умолкни, — буркнул я.
Хоть я и знал, что ребёнок «невзаправдашний», мне всё–таки полегчало.
Под уходящей наверх лестницей скрипнули половицы — где–то там был коридор.
— Она неживая, — произнесли глухим басом. — Всего лишь непись… Из простых, семилетней давности.
— Знаю, — прошептал я. — Но грохнуть тебя всё равно хочется.
— Однажды ты уже это сделал, — под лестницей щёлкнул затвор. — Попробуешь повторить?
— Нет… Я не за этим пришёл.
Возникла пауза, потом из коридора сказали:
— Пойдём в гостиную.
Я не знал, где гостиная, но пошёл наугад — сквозь пыльный сумрак, на скрип половиц.
Как и ожидалось, коридор тоже был полутёмным. В нём никого не оказалось, поскольку Егорыч уже ждал в комнате. А когда я туда вошёл, он на меня наставил ружьё.
— Дробовик, — сказал Егорыч. — Оба ствола заряжены.
— Не сомневаюсь, — сказал я.
Какое–то время мы стояли. Потом Егорыч кивнул на кресло перед журнальным столиком, где были бутылка (почти пустая), стакан и блюдце с салатом — точнее, с его остатками.
Садясь в кресло, я поморщился. Пресытившись виртуальной экзотикой, мы стали беситься с жиру — и дошли до того, что воссоздаём в ней бытовуху… Вот уж не думал, что один из админов «Адреума», потратившийся на «Бентли» и мини–яхту, заскучает по грязным блюдцам.
С Егорычем я познакомился два года назад. Он тогда играл в шутер (названия уже не помню, но что–то про зомби–апокалипсис). В предпоследней локации Егорыч набрёл на засаду и после трёх тщетных попыток её пройти вызвал меня. С засадой я ему помог, но за следующим домом мы нарвались на куст, оказавшийся ядовитым; безобидный с виду кустик хлестнул Егорыча веткой. К слову, это было результатом моего пьянства: накануне я крепко набрался в реале, и в тот день маялся похмельем — вот и забыл про чёртов куст.
Из–за яда, якобы попавшего в его кровь, у Егорыча снесло крышу: периферийка в его кресле ввела соответствующий препарат. Он стал хохотать, попытался со мной драться, а после убежал в заброшенный дом — что–то в составе препарата вызвало двигательное беспокойство. Я отправился следом… и нашёл Егорыча раньше, чем перестал действовать яд.
Меня привёл к нему детский крик, донёсшийся из подвала. Когда я туда спустился, увидел такое… Девочка, конечно, была энписи, но меня всё равно переклинило: я бил Егорыча прикладом, пока его аватар не дал дубу. Выйдя в реал, я минут десять успокаивался, а затем сообразил, что у меня осталась видеозапись: в том шутере с менторов требуют записывать всё, что мы делаем (по–моему, чистый идиотизм — ведь при необходимости администрация может просмотреть действия игроков). И Егорыч об этом знал.
Едва я вспомнил про ту запись, как он мне позвонил: предлагал деньги и умолял не выкладывать запись в Сеть. Заодно и угрожал, хотя отлично понимал, что ничего мне не сделает. Ну и лапшу на уши вешал: мол, всё это из–за яда, а так он нормальный… Когда понял, что врать без толку (ни одна периферийка не превратит нормального в педофила), бессильно заплакал — и стал божиться, что к живым детям не прикасался: мол, его похождения исключительно виртуальные… А затем вдруг взбесился. «В реале я зла никому не делал, — прокричал мне Егорыч, — так какого же хрена должен перед тобой каяться? Если выложишь запись — застрелюсь в тот же день. И моя смерть будет на твоей совести!»